Брат Д. А. Капниста, Пётр Алексеевич Капнист (1840–1904), посол в Гааге (1884–1891), пользовался более благосклонной репутацией. Впрочем, один злой язык [27] никакой разницы между братьями не видел и говорил: «Меня все уверяли, что Капнисты — малороссы, но я этому не верю, потому что малороссы прикидываются обыкновенно дураками, а они прикидываются умными людьми».

Первые впечатления Соловьёва от иностранного ведомства подтверждаются другими дипломатами, оставившими свои воспоминания. «Их (молодых. — Б. Г.)было слишком много, и им не хватало работы, — вспоминал тот же Абрикосов. — Никто не обращал на них внимания; их отправляли в малозначительный департамент, где они исполняли обязанности мелких клерков». В основном они занимались перепиской документов — первая пишущая машинка появилась внутри здания Министерства иностранных дел лишь в 1898 году! Не удивительно, что молодые дипломаты, впервые выехавшие за границу, имели лишь поверхностное представление о своих служебных обязанностях. Но зато за границей учёбе молодых дипломатов в большинстве посольств, миссий и консульств уделялось самое пристальное внимание.

Через Учебное отделение восточных языков Азиатского (1-го) департамента в последние годы его существования в МИД поступало, в зависимости от потребности, не более десятка человек в год. При этом китаисты принимались довольно легко, практически гарантированно, в то время как с арабистами, в число которых входили знатоки персидского и турецкого языков, дело было сложнее. Спрос на них почему-то был мал, и обычно брали по два человека в штат и одного — вне штата. Как мы уже говорили выше, контингент желающих стать дипломатами здесь составляли люди, не принадлежавшие к дипломатической или придворно-военной касте, не имевшие в министерстве «руки», обычно по рекомендации выпускавших их Петербургского университета или Лазаревского института, а позднее — и Владивостокского восточного института.

В 1900 году — и, по всей видимости, до конца своего существования — Учебное отделение восточных языков располагалось на Большой Морской улице, 20. Слушатели отделения получали в этом же доме комнату с отоплением и освещениеми стипендию в размере 33 рублей 33 копеек. Мы специально подчёркиваем это коммунальное удобство: хотя в дом был подведён газ, и в кухнях и коридорах тускло светили газовые рожки, в комнаты слушателей газ, не говоря уж об электричестве, подведён не был. Каждый из семи-восьми пансионеров получал по несколько фунтов стеариновых свечей в месяц, а кто хотел, тот заводил собственную керосиновую лампу. Меблировка комнат была спартанской, если не убогой, зато в комнатах были высоченные потолки.

По мнению С. В. Чиркина, УОВЯ для лиц, изучавших восточные языки в упомянутых высших учебных заведениях, было абсолютно лишним. Ничего нового в смысле языковых знаний слушатели там не получали. Оно имело смысл для новичков в этих языках, в основном армейских офицеров (по всей видимости, квартирмейстерской службы Генштаба, то есть разведки), которые по окончании трёхлетних курсов отделения разъезжались кто куда. Поступить в Министерство иностранных дел удавалось лишь очень немногим из них, уволившимся в запас.

Твёрдой программы обучения для гражданских слушателей не было: иногда обучение завершалось за год, а иногда длилось два года. Всем выпускникам Учебного отделения восточных языков выдавался особый серебряный нагрудный знак в виде золотого восходящего солнца под государственным гербом России. При отделении была хорошая библиотека, содержавшая немало редких и ценных рукописей и книг. Слушатели-пансионеры, закончившие восточные отделения университетов, языковой подготовкой практически не занимались и осваивали в основном мусульманское и международное право, и потому УОВЯ получило у них название «лавочки».

Директором отделения в конце XIX — начале XX века был тайный советник Иван Александрович Иванов (1835–1908), по мнению выпускника УОВЯ С. В. Чиркина, «весьма почтенная и добродушная личность, не обременённая, однако, большими заботами, кроме, разве, хозяйственных…». И. А. Иванов имел у слушателей кличку «Генерал Тапы-Тапы», потому что, будучи низенького роста, носил обувь на высоких каблуках и, проходя по коридору, нещадно стучал: «тапы-тапы, тапы-тапы»… Арабский язык и мусульманское право преподавал С. И. Нофаль, персидский язык — Мирза Казембек Абединов, турецкий и новогреческий — К. Г. Вамваки, татарский язык — Ахун Атаулла Баязитов, вице-директор Департамента личного состава и хозяйственных дел М. И. Муромцев — международное право.

Араб Нофаль, по описанию Чиркина, был старый, больной и остроумный человек, относившийся к своим обязанностям спустя рукава. Уроки с ним проходили в болтовне на французском языке и в основном на фривольные темы. Когда занятия неожиданно посещал директор Иванов, все слушатели хватали арабские газеты и вместе с Нофалем усердно имитировали их изучение.

Полной противоположностью Нофалю был грек Вамваки — высокий пожилой человек с седой шевелюрой и крючковатым неправильным носом. Вот он-то не давал слушателям спуска, школил их по всем правилам, задавал домашние задания и строго контролировал их выполнение. Как и Нофаль, он преподавал на французском языке и говорил высоким, доходившим до визга голосом. Директор Иванов, кажется, был женат на родственнице Вамваки, а потому грек пользовался в отделении некоторыми привилегиями.

Перс Абединов был добрым и интересным человеком, к слушателям относился снисходительно и концентрировался в основном на исправлении и улучшении их произношения. Татарин Баязитов и вице-директор Муромцев были почтенными и солидными людьми и добросовестными преподавателями. Было ещё одно должностное лицо — секретарь Учебного отделения восточных языков А. С. Клименко по кличке «Клима», видевший свои обязанности в том, чтобы передавать слушателям нравоучения Иванова. Студенты встречали его шутками, и Клима сразу тушевался и терял серьёзный вид. Он сам был как раз завсегдатаем студенческих гулянок, которые и являлись предметом его нравоучений. Был ещё сторож Павел — мрачный, неряшливый и нерадивый тип, которого слушатели сменили на другого по имени Филипп. Павел получил кличку «Мазуль», что по-арабски означало «отставник».