О нет…

Конечно, Элла знала, что им захочется увидеть внука во время каникул, но не сразу же! Семья Мартинез обычно отдыхала в августе, а не в июле. К тому же Дэн с таким нетерпением ждал дня рождения Николь! Если она воспользуется этими билетами, ей придется отвезти его и тут же мчаться обратно, чтобы успеть все подготовить к приему.

Что ж, остается только держаться. Себастьяну Кастеллано вовсе не нужно знать, что в душе у нее воцарилась паника.

А может, попробовать договориться на другое время? Элла просмотрела письмо, которое пришло вместе с билетами. Оказывается, они заказали еще несколько билетов — Дэна ждет целая программа путешествий, от которой мальчик конечно же будет в восторге.

Силы покинули Эллу. Она не могла изменить дату приезда.

Речь идет о родителях Кристобаля. Конечно, они хотят видеть Дэна. Внук — единственное, что осталось у них после смерти сына. Крис был бы доволен. Конечно, ему хотелось бы, чтобы и ее они тоже любили. Но с этим дело обстояло плохо.

Элла сжала бумагу. Есть ли у нее выбор? Они знают: у нее нет денег, чтобы дать Дэну то, что способны дать они. Тех денег, что Элла зарабатывала по выходным в отеле, не хватало даже на покупку нового компьютера. Она была рада, когда Сандрин отдала ей свой старый компьютер. Он помогал Элле поддерживать связь с родителями.

В глазах семьи Мартинез их жизнь была просто недоразумением. Бродячие музыканты, у которых не было даже постоянного места жительства. Элла не имела ни достаточного дохода, ни капитала, чтобы дать своему сыну достойное образование. Да она и сама не училась в университете…

Из сада донесся собачий лай. Элла встряхнулась.

— Глупая девчонка, — сказала она себе, вытирая глаза и шмыгая носом. Вперед и с песнями! И дела сделать, и на людей посмотреть.

— Так вы говорите, они все здесь, миссис Мартинез? — послышался рядом мужской голос. Она чуть не подпрыгнула от неожиданности.

Себ заметил, как Элла сунула в карман письмо. Заметил, что она чем-то расстроена.

— Извините, что испугал вас, — добавил он, обводя взглядом захламленный чердак и несколько раз моргнув, чтобы глаза привыкли к тусклому освещению. — Удивляюсь, как вы вообще что-то тут увидели.

Он споткнулся о ящик с инструментами, пытаясь добраться до выключателя, но Элла оказалась проворнее, и когда их руки соприкоснулись, в сознании Себа вспыхнул образ танцующей девушки с распущенными волосами. Девушки, чье прикосновение заставило его тело напрячься.

Над их головами, затрещав, вспыхнули люминесцентные лампы, создавая резкие тени и острые углы. Элла отдернула руку, словно ее ужалили, продолжая смотреть на него прозрачными голубыми глазами.

Себастьян первым отвел взгляд, оглядывая длинное узкое пространство, где в детстве провел столько счастливых часов.

— Да-а, — протянул он. — Похоже, здесь немало изменений. Не помню, чтобы на чердаке было столько всего навалено.

Элла откашлялась:

— Крышу ремонтировали только прошлой осенью. А потом дизайнеру понадобилось место, куда можно поставить все то, что ему не понадобилось. А в сарае живут мыши, ну и…

— Значит, вместо сарая старая мебель окончит свои дни здесь, — заключил Себ.

Элла кивнула на большой деревянный ящик, на котором красовалось название известного завода шампанских вин:

— Вот в этом ящике я и нашла фотографии. Но он слишком тяжелый, и его не стащить по чердачной лестнице. Здесь есть еще ящики, но они задвинуты мебелью.

— Ну, я их сейчас выдвину.

Элла закашлялась, пытаясь разогнать поднявшуюся пыль:

— Подумайте, что станет с вашей одеждой.

Себ опустил глаза и нахмурился. Дизайнерские брюки и дорогая обувь — не лучший костюм для работы на чердаке. Но у него была цель. Испорченная одежда — малая цена за то, чтобы найти ключ к прошлому.

— Ничего, переживу, — сказал он, пытаясь пролезть между завалами старых стульев и книжных полок, чтобы добраться до ящиков, задвинутых в самый дальний угол.

— О… нет, — пробормотала Элла, заглянув в первый ящик. — Какая жалость! Рама треснула… Но почему вы не взяли с собой фотографии? Даже если они были вам не нужны, отдали бы их родственникам, вместо того чтобы оставить чужим людям.

Себ взял у нее фотографию.

— Когда мы уезжали в Австралию, — тихо произнес он, — мне разрешили взять только чемодан и рюкзак. Вот так… — Он старался не говорить с осуждением, но ему не удалось. — Мне было двенадцать, и я навсегда покидал родной дом. — Мужчина сделал движение плечами, столь характерное для любого француза, каковым он был и навсегда останется в сердце. — Тогда меня больше волновало, что мне придется расстаться с друзьями и собаками. Я не думал о каких-то вещах… Но это было давно. — Он аккуратно положил фотографию на стопку старых открыток и бог знает чего еще. — Удивительно, что почти все уцелело после множества жильцов. Они, наверное, были не очень любопытны. Или же, на их взгляд, здесь не было ничего стоящего.