«Катастрофа», — подвела девушка печальный итог и чуть не подавилась жареным горошком.

«Не думать о Люциусе Малфое, не думать о Люциусе Малфое, не думать о Люциусе Малфое, не думать, не думать, не думать…»

Гермиона вся извелась за этот день. О, чего её воображение только не вытворяло, вгоняя свою обладательницу в краску! Подлинное помешательство! Стоило дать волю бесстыжему сознанию, и оно перешло всякие допустимые границы… Гермиона злилась на себя, искала «научные объяснения» собственных эмоций — даже находила их, но от этого вовсе не становилось легче.

Позабыть об этой новой неожиданной паранойе девушке удалось только вечером, беседуя у камина с отцом.

Они немного поговорили о вечных истинах, а потом Волдеморт затронул тему, которой Гермиона опасалась с самого начала.

— Ведь ты же едешь через несколько недель на эту свадьбу, верно, Кадмина? — задумчиво начал он.

Девушка вздрогнула и немного смешалась. На фоне всех последних событий мысли о возвращении в былую реальность, о предстоящей встрече с друзьями перестали посещать её, сколь бы странным это не казалось. Всё происходящее напоминало сон — со своими правилами и законами, со своей другой, отличной вселенной. Даже принимать решение никто не требовал — и Гермиона каждый раз обещала себе «осмотреться» ещё немного.

А потом была Амбридж. А теперь — мистер Малфой.

Перед «возвращением назад» выбор нужно будет сделать окончательно. Но ведь это значит… Рассказать не только о том, что Орден Феникса и Гарри не видят подлинной изнанки, не понимают и не пытаются понять своего противника. Не только постараться открыть Лорда Волдеморта с другой стороны тем, кто, возможно, внемлет её словам и поймет, кто сможет помочь переменить эту неправильную, безумную ситуацию; сможет, как теперь она, узреть смутную и призрачную тень компромисса. Нужно только хорошо, очень хорошо подумать над этим, чтобы было что предложить и умеющим слушать членам Ордена Феникса, и своему грозному родителю.

Но не только об этом придется поведать возвратившейся Гермионе. Ещё рассказать об Амбридж. Всю страшную правду о самой себе.

Темный Лорд отпускает её. По большому счету, она могла бы и не вернуться к нему потом. Но он отпускает её всё равно.

А отпустят ли её так же Орден Феникса и Гарри, расскажи она им всё? Станут ли слушать, пытаться понять? А если она не сможет их убедить, дадут ли ей такой же выбор? Возможность определить свою судьбу самостоятельно?

Потому что Гермиона не хотела, совсем не хотела уходить навсегда. Ещё столько всего нужно понять, узнать… разобраться. И в самой себе — тоже.

Но нельзя же бродить неприкаянной от лагеря к лагерю… Нужно всё обдумать, остаться наедине с собой и наконец-то всё для себя решить. Сегодня же.

Просто слишком много перемен. Слишком сразу.

— Если ты против, — неуверенно сказала Гермиона вслух, поднимая глаза на Темного Лорда.

— Нисколько, — странно усмехнулся ее отец. — Когда?

— Семнадцатого августа, — отрапортовала девушка, уже понимая, что этот разговор не столь безобиден и прост.

— Замечательно, — качнул головой Волдеморт. — Твой юный друг Поттер тоже будет там, верно?

— Вероятнее всего, это так, — осторожно кивнула Гермиона. Она внезапно и резко ощутила себя стоящей на лезвии ножа, причем в балетных пуантах, которых никогда раньше не надевала. Без страховки, без тренировок — а внизу, далеко–далеко внизу, — зловещие клыки битых стекол в пучине бездны. Дыхание пропало, сердце перестало стучать. Только «не смотреть вниз» — не думать о возможных последствиях. Только не оступиться.

— Кадмина, я могу дать тебе поручение? — прищурился Волдеморт, а его голос прозвучал будто откуда-то издалека.

Один раз громко стукнуло сердце.

— Даже не так, — продолжал Темный Лорд. — Я поведаю тебе кое-что, а потом ты сама решишь, что делать с этой информацией.

Гермиона утвердительно улыбнулась, пытаясь выдать свою гримасу за естественность. Она не боялась этого человека, слишком умело он построил свои отношения с ней. Но она боялась себя — потому что переставала узнавать в зеркалах девушку, которую знала раньше. А это новое существо с холодными глазами было непредсказуемым, оно совершало странные поступки, в нем просыпались неведомые раньше желания. Оно было способно, Гермиона чувствовала это, сделать то, чего она никогда не смогла бы себе простить. Но кто из них двоих при этом прав, девушка уже не знала.

Зато чуяла — эта «просьба» приблизит неизбежный час выбора. Наивно было верить в то, что оный можно и не совершать…

— Один из Хоркруксов, — начал Волдеморт, пристально глядя в её глаза и своим голосом прорываясь сквозь холодное оцепенение, охватившее сознание и тело Гермионы, — тот самый, похищенный из пещеры, — говорил он, — хранится сейчас в доме Блэков, на площади Гриммо.

Гермиона резко очнулась, хлебнула воздуха, который некоторое время забывала вдыхать, и только сейчас уловила суть говоримых ей слов. Она вся обратилась в слух.