Наваливаюсь на рукоять в отчаянном усилии. Без толку. В другую сторону. Оп! Сдвинулась! На пару миллиметров, но ключ все же повернулся. Теперь назад — расшатывая, увеличивая свободный ход.

Когда ключ совершил полный оборот, я взмок. А ведь это лишь один из многих — его еще крутить и крутить. Земляк! Зачем же ты закрыл машину так жестоко?! И что ты там такое спрятал, раз принял столь суровые меры предосторожности? Хорошо, если бы лекарство от всех болезней — даже неизвестных. Я от такого сейчас отказываться не стану.

После короткой передышки вновь взялся за дело. Ключ хотя и с трудом, но шел дальше и дальше. Механизм сильно заржавел, ему бы немного масла не помешало. Не сомневаюсь, что в маслобаках танка его хватает, вот только понятия не имею, как до них добраться. Люки двигательного отсека закрыты так же старательно, и возиться еще и с ними смысла не вижу.

Ключ пошел легко. Даже слишком легко. Похоже, все.

С душевным трепетом берусь за ручку, тяну, и… И ничего. Нет — крышка поддается, вот только сил поднять ее нет.

Ничего, я обязательно справлюсь. Без посторонней помощи.

Продеваю в ручку кинжал в ножнах, ухватываюсь, тяну двумя руками. Есть! С трудом, но открываю. Вот и черный проем люка. В последнем усилии отбрасываю крышку в сторону. Она откидывается с грохотом, в стороны отлетают куски механизма петель, а сам броневой диск с оглушительным грохотом скатывается с башни, ударяется о корпус, отскакивает, пробивает ветхую стену сарая, исчезает из глаз. Попугай с негодующим воплем взмывает с плеча, ударяется о низкий потолок, на голову сыплется труха.

Хорошо хоть по ноге не врезало. Железяка серьезная — из сорок пятого размера за секунду может сделать тридцать шестой.

Странно. Я был лучшего мнения о танках. Их ведь снаряд не должен брать — они чуть ли не вечные. А этот простоял немного под открытым небом, потом в сарае — и теперь рассыпается на глазах.

Может, его не радиация, а что-то другое накрыло? Какая-нибудь химия агрессивная. Хотя краска вон почти не облезла. С другой стороны, люк отвалился при открытии, а такого быть не должно. Опасно ведь для экипажа — можно без пальцев остаться или даже без головы. Или отлетит, как сейчас, и угодит во что-то совсем уж бесценное. Например, пробьет корпус батальонной полевой кухни или помнет дверцу личной командирской «Волги».

— Сэр страж! Что с вами?!

В дверном проеме показалась взволнованная Рыжая, за ее спиной так же переживает Тук, а в неровное окно, проделанное крышкой люка, заглядывает криминальная морда Амеда.

С трудом смирив дыхание, почти спокойно отвечаю:

— Со мной все в порядке. Не заходите сюда.

Спутники неохотно удаляются, а я наконец заглядываю в башню.

Темно, пыльно, пахнет чем-то затхло-техническим.

— Тук! Зажги фонарь и принеси мне!

Горбуна долго ждать не надо — показывается на пороге, ловко взбирается на броню, протягивает фонарь. Железно-деревянный каркас, обклеенный пластинами клееной слюды, внутри горит свеча. Не сказать чтобы яркая штука, но другого нет. Вот теперь можно забраться внутрь.

В жизни я много где побывал, но в танке как-то не доводилось. И не жалею — судя по тому, что увидел, потерял немного. Тесно, мрачно, броня будто давит сразу со всех сторон. Как они вообще в пространстве ориентируются? Все равно что ездить с непрозрачными стеклами. Спартанские сиденья, какие-то неизвестного назначения приборы и механизмы, радиостанция, длинные свертки в задней части башни, металлические ящички, намекающие на богатое содержимое. И кожаная планшетка, подвешенная на казенной части орудия. Не надо быть гением, чтобы догадаться: тот, кто ее здесь оставил, очень сильно хотел, чтобы она бросилась в глаза.

Я не стал бездумно хватать это послание трясущимися от волнения руками. По очень простой причине: не хотел, чтобы эти самые руки оторвало от тела взрывом гранаты или мины. Мало ли что было на уме у того, кто закрывал танк последним!

Чистой воды паранойя. Захоти он убить того, кто сюда влезет, — устроил бы взрыв боеукладки при попытке открыть люк. Я, может, и гражданское лицо, но догадался, что спрятано в свертках. Снаряды, тщательно завернутые в просмоленную парусину. Наверное, с целью лучшей сохранности. Кстати, боеприпасов для орудия маловато. Скорее, даже очень маловато. Я, конечно, не специалист по бронетехнике, но уверен — их должно быть больше восьми. Куда делись остальные? Неизвестно…

Ладно. Здесь должно быть еще кое-что очень ценное, причем доступное для моего понимания. А именно — пулеметы. Я, если откровенно, по ним тоже не спец, но и не полный болван. Кое-какой минимум по обращению с различными образцами огнестрельного оружия давали перед заброской. А еще в том бою, после которого превратился в дряхлую развалину, когда суетливо листал «книгу» чужих знаний, по неопытности «загрузил» в себя несколько лишних страниц. В том числе и воспоминания какого-то безымянного солдата, прикрывавшего отход частей Красной армии. Его оставили на смерть, и он это понимал. Раненный в ногу — двойная обуза для товарищей: и сам идти быстро не может, и «станкач» ноша серьезная. Дело происходило возле какой-то неширокой речки. Один берег заболоченный, второй возвышенный. Вместо того чтобы засесть на горке, как поступил бы я, этот боец устроил крошечный окопчик понизу, в жидких кустиках. Когда на лугу показались враги, он позволил им выйти из зарослей, а потом буквально выкосил, аккуратно водя стволом в считаных сантиметрах от земли. На ровной как стол болотине немцы, даже падая плашмя, не находили укрытий, а вот он, лежа по уши в воде, не обращал внимания на их пальбу.