«Эстонская школа стала учебным заведением, умерщвляющим дух, — говорилось в этой статье. — В этом повинно как министерство просвещения, так и подавляющее большинство учителей. Никого не волнует проблема будущего нашей молодежи. Министерство, состоящее из партийных карьеристов и неучей, разводит бюрократию, оно лишено инициативы и живого духа; учителя, в большинстве своем являющиеся псевдоучителями, — пекутся о повышении своего жалованья и спекулируют учебниками. Идейно-программная сторона школы еще более убога, чем прежде. Из школьной программы царского времени заимствованы почти все предметы и к ним добавлено множество „отечественных“ — вплоть до изучения эстонских псевдоклассиков и изготовления ножей…

Так живой ум в школе притупляют, из человека делают вещь, которую затем превращают в посредственность, в механического чиновника. Царское самодержавие требовало от школы лишь чиновников; талантливые, живые, инициативные, способные критически мыслить люди были ему не нужны. Его примеру следует и демократическая Эстонская республика…

Но в Эстонской республике немало детей, которые вообще не попадают в среднюю школу, а тем более в университет. У нас немало детей, которые лишены возможности окончить даже начальную школу. Мы жалеем их не столько потому, что они не попадают в теперешнюю школу, сколько потому, что они вообще не имеют возможности получить образование из-за бедности, что они вынуждены пополнять собой ряды эксплуатируемого класса — пролетариата и образуют значительный процент того материала, над которым наша охранка и тюрьмы могут производить свои злодейские эксперименты, если только эта молодежь уже раньше не приносит в жертву многих из своей среды, бросив их в пасть Харкус-кой колонии малолетних преступников».

Материальное положение нашей семьи оставалось довольно тяжелым. Чтобы свести концы с концами, надо было лезть из кожи, беречь каждую копейку. И как только мы управились с ремонтом и всем прочим, мы со старшим братом Рудольфом тотчас же начали подыскивать себе работу, которая позволила бы нам одновременно и учиться. Брат получил временное место в статистическом управлении, а когда его оставили там на постоянной должности, он перешел в вечернюю школу. Теперь он мог сам себя содержать. Жить он стал от нас отдельно, снимая угол в какой-то семье — наша квартира была очень мала для всех.

Я по молодости на постоянную работу рассчитывать не мог. После долгих поисков мне представилась возможность работать по вечерам в экспедиции рабочей газеты «Выйт-лус». Газета не была коммунистической, но все же стояла левее сотсовской, [9] поэтому представляла для меня некоторый интерес. Работа была не трудная, на нее уходило всего три-четыре часа в день, конечно, и платили за нее немного, но на обед хватало и несколько марок оставалось на карманные расходы.

В экспедицию ходило много народу по всевозможным вопросам, а отчасти просто, чтобы помочь ей. Газета была бедная и не имела возможности держать много платных работников, поэтому ей, как теперь говорят, в общественном порядке помогали читатели, рабочие, в первую очередь в разноске газет.

По делам мне приходилось сталкиваться с людьми из так называемого «Рабочего подвала» — средоточия левых рабочих организаций. В подвале городской библиотеки и в двух-трех комнатах наверху нашли приют правления разных профсоюзов, редакция рабочей газеты, стоящей на коммунистической платформе. Там я познакомился с видными руководителями рабочего движения того времени — Яаном Темпом, Хендриком Алликом, Паулем Кээрдо, Иоханнесом Лауристином, последний был, кроме всего, редактором журнала молодых рабочих. [10] Так постепенно завязались у меня знакомство и связи с деятелями левого лагеря рабочего движения. Редакция и организация «Рабочего подвала» были мне по духу очень близки, они громко говорили о тех нуждах, которые выпали и на мою долю, и я всегда находил там такое же простое, сердечное отношение, какое в свое время встречал в имении со стороны кузнеца.

Примерно к тому же времени относится и моя первая встреча с Оскаром Сепре, Антоном Вааранди, Ольгой Кюннапу [11] и другими сверстниками, тоже гимназистами, правда, некоторые из них были старше меня года на два. Они уже были связаны с революционным рабочим движением. Ольга Кюннапу являлась активисткой закрытого властями Союза юных пролетариев, Оскар Сепре, пожалуй, лучше других был подкован теоретически.

Особенно большое впечатление производила Вильгельмине Клементи, или уменьшительно Виллу, знакомство с которой относится к тому же времени. Это была юная пролетарка, всей душой преданная делу революции. Когда ее за революционную деятельность исключили из школы, она, не задумываясь, взяла в руки метлу и нанялась уборщицей в порт, чтобы иметь возможность поддерживать связь с эстонскими коммунистами, жившими за пределами страны. Биллу обладала характером несгибаемого борца, она и не пыталась мирно ладить с изворотливыми политиканами из сотсовской партии, подвизавшимися в рабочем движении. На рабочих собраниях она открыто высказывала сотсам прямо в лицо правду о них. Виллу интересовалась литературой, философией, входила в литературный кружок и часто выступала там на литературных диспутах. Она пользовалась большой популярностью среди не только молодежи, но и взрослых рабочих, которые горячо поддерживали ее пламенные выступления на собраниях. Жилось Виллу нелегко, ей приходилось самой добывать себе на существование и одновременно учиться.

Тогда же я познакомился и с Арнольдом Соммерлингом, который был заметной фигурой среди молодых рабочих, да и не только среди молодых. Арнольд умел оснащать свою речь народным юмором, что делало его весьма популярным в народе оратором. Он уже был коммунистом и по заданию Коммунистической партии работал среди молодежи. В 1920 году он возглавлял Союз юных пролетариев Эстонии. Соммерлинга судили по процессу 115 коммунистов, он получил десять лет каторги, но вскоре был обменен на эстонского белогвардейца и прибыл в Советскую Россию, через два года вернулся в буржуазную Эстонию и включился в нелегальную деятельность Коммунистической партии. Соммерлинг принял активное участие в восстании рабочих Таллина 1 декабря 1924 года и погиб в неравной перестрелке с полицейскими, окружившими дом, в котором он скрывался.

Встречи с такими людьми, как Вильгельмине Клементи, Арнольд Соммерлинг и другие, и определили мою жизнь революционера.

Их имена знали на нашей окраине. Население ее было сплошь бедное, настроенное весьма радикально, не зря нашу окраину называли Красной. Во время выборов в Государственное собрание, в Городскую думу почти все голоса отдаваа tvpmw и опганизации. На нашей окраных работников, проводились конспиративные собрания. Здесь находили убежище подпольщики. На судебных процессах неоднократно фигурировали бедняки с нашей окраины, как «укрыватели коммунистов». Так, старый Лунт и его отец, жившие неподалеку от нас, были впоследствии приговорены к тюремному заключению. Я уже не помню всех имен, но знаю, что еще несколько жителей Красной окраины были посажены в тюрьму за «пособничество» Коммунистической партии. Поистине это была «красная окраина»!