Определите местонахождение руки. Убедитесь, что в ней не зажат бокал с красным вином, и несколько раз легонько подтолкните ее движением головы, направленным вверх. Красное вино я упоминаю только потому, что однажды по его вине все мои усилия пошли насмарку.

Вас уже наверняка простили, но очень важно не начать праздновать чересчур рано. Я в таких случаях всегда нахожу несколько минут на то, чтобы ласково прижаться к руке или ноге: важна не конечность, а ваш жест, выражающий любовь и доверие.

В девяти случаях из десяти всего вышеперечисленного бывает достаточно. И только в самых тяжелых ситуациях, когда уговоры оказываются напрасными, все попытки примирения наталкиваются на жесткий отпор, а страшные угрозы не прекращаются, я прибегаю к своему главному секретному оружию.

Сначала расскажу вам его историю. Несколько лет назад один из моих почитателей преподнес мне на Рождество роскошную резиновую кость в натуральную величину, ярко-красную, с красивым зеленым рисунком в виде еловых веточек — настоящую коллекционную вещь. Оказалось, что ее очень приятно держать в зубах: она была правильного размера и приятно упругой. Боюсь, вам никогда не случалось хватать белку за бедро. Мне случалось, и заверяю вас, оно точно такое же плотное и вместе с тем податливое, как и моя резиновая косточка. Еще косточка похожа на белку тем, что тоже пищит, если схватить ее зубами. Это нравится мне и по какой-то причине всегда очень смешит людей. Даже не спрашивайте меня почему. И как вы думаете, что я делаю, когда катастрофа становится неизбежной? Смиряюсь и безропотно принимаю заслуженное наказание? Ничего подобного. Я бегу за своей косточкой.

Но даже здесь требуется известная деликатность и чувство меры. Слишком назойливый писк раздражает человеческое ухо, особенно, как я успел заметить, если работает телевизор. Поэтому с косточкой в зубах я сажусь в сторонке, напускаю на себя самый несчастный, брошенный вид и через регулярные интервалы пищу. И, должен сказать, это всегда срабатывает. Всегда! Уж не знаю почему, но через минуту грозовые тучи рассеиваются и я благодаря косточке бываю прощен. Есть в этом какая-то загадочная магия. Поэтому тем, кто окажется втянутым в судебный процесс, советую всегда иметь наготове резиновую косточку.

Весь мир, как сказал бы Жан Поль Сартр, если бы до такого додумался, делится на тех, кто любит кошек, и тех, кто их не любит. Я, вне всякого сомнения, принадлежу ко второй категории и думаю, вы поймете почему, если я расскажу вам о своем первом знакомстве с представителем этого семейства. Оно случилось в дни моего младенчества, которые были, если вы помните, тяжелыми и очень голодными. По крайней мере для нас, щенков, но уж конечно не для хозяйской кошки.

Та зловредная тварь звалась Хепзибой, целыми днями спала в доме и, судя по виду, питалась в две глотки. Она была здоровой, гораздо больше нас, имела пятнистую, черно-коричневую шерсть, злобные глазки-бусинки, длинный желтый клык, нависающий над нижней губой, и полный комплект острых когтей, которыми не стеснялась пользоваться. Каждый вечер в час кормления она вперевалку приближалась к нашему сараю и проверяла, не окажется ли в меню чего-нибудь повкуснее, чем обычный плесневелый хлеб и обглоданные хрящи. Когда, вероятно по ошибке, такое случалось, Хепзиба бросалась вперед, раздавая направо и налево удары когтями, и всегда первой добиралась до еды. И ведь делалось это просто из спортивного интереса и уж точно не от голода — фигурой Хепзиба напоминала диван.

Травмы, полученные в детстве, не заживают всю жизнь, и с тех самых пор я так и не смог ни проникнуться к кошкам симпатией, ни понять, в чем состоит секрет популярности Felis domesticus [12] . Что хорошего люди находят в этом асоциальном пучке меха, к тому же страдающем комплексом собственного превосходства?

Любой историк скажет вам, что это прискорбное заблуждение началось несколько тысячелетий назад в Египте. Возможно, из-за чересчур жаркого климата у древних египтян протухли мозги или все они разом помешались, оттого что выстроили чересчур много пирамид, но с какой-то стати кошку вдруг повысили в должности от простой охотницы за мышами до объекта культа, защитницы фараонова потомства и главного идола. Разумеется, кошки, которые и без того с самого рождения чересчур много о себе воображают, приняли это все как должное и с удовольствием стали править песчаными пустынями. На парадных обедах они занимали место рядом с самим фараоном, их лапы умащивали драгоценными мазями, а ловля мышей была совершенно заброшена. С тех пор все продолжается примерно в том же духе.

Когда империя фараонов разрушилась — что и неудивительно, раз во главе ее стояли люди, склонные к таким заблуждениям, — казалось бы, мир должен был заметить простую причинно-следственную связь, а именно: кошкопоклонников ожидает плохой конец. В лучшем случае они будут забинтованы в полный рост и засунуты в плохо вентилируемый саркофаг. И заметьте: в этих саркофагах вы никогда не найдете киску, оставшуюся навеки верной своему покровителю. Нет, она наверняка поспешила подыскать себе следующего простачка.

Вы, возможно, скажете, что это были древние, темные времена и с тех пор человечество ушло далеко вперед. Наши знания об окружающем мире неизмеримо выросли, и теперь мы поклоняемся новым богам — телевизору, например, или футболистам. Тем, кто так считает, могу уверенно заявить: движение кошкопоклонников не только не заглохло, но, наоборот, расширилось, набрало силу и рас-кинуло свои мохнатые щупальца повсюду.

Возьмем, к примеру, искусство. Живописцы пишут портреты котов, поэты и прозаики посвящают им целые тома, типографии печатают тонны поздравительных открыток с изображением лицемерно улыбающихся кисок. Я слышал, что поставили даже мюзикл из жизни кошек. Я бы с удовольствием взглянул на этот театр абсурда, в котором мужчины и женщины скачут по сцене, нацепив фальшивые хвосты и усы из нейлона. Думаю, в Египте такое представление имело бы огромный успех.