В чем-то тут Петенька прав: формализм везде неприятен, а в таком тонком деле, как эстетическое воспитание, он просто отвратителен. Ну так и воюй против формализма, а не против эстетического воспитания! Сам Алтунин не очень-то тянется к классической музыке, а за компанию попал в консерваторию, и вдруг там, при органных звуках, что-то сдвинулось у него в душе и даже глаза повлажнели. Знаем ли мы до конца потребности нашей натуры? Мы только и заняты тем, что на делах, великих и малых, выявляем себя...

Он ходил и ходил из конца в конец своей комнаты. Уморившись, присел на край кушетки. Взгляд упал на рулон бумаги, вытянувшийся поперек стола. Схема Карзанова...

Без всякого интереса развернул чертеж. Просто так, может быть, сон сморит. Но чем больше Сергей вникал в суть схемы, тем сильнее оживлялся. Потом забыл обо всем на свете, даже о неудачной ковке вала. Невольно ощутил трепет, представив себе, как гигантский гидропресс самостоятельно трудится, обрабатывая заготовку. Изотоп зорко следит за положением его верхней траверсы, устанавливая расстояние между бойками и соблюдая точные размеры поковки. Когда поковка достигнет заданного размера, прибор ограничит ход траверсы... Да, такого еще не было в технике! Подлинное открытие, которое освободит человека от очень тяжелого и вредного труда... Скатерщикову с его коммутатором далеко до этой совершенной схемы, выполненной по последнему слову науки!

Сергей вскочил с кушетки, вышел в другую комнату. Телефон Карзанова он знал на память. Позвонил. Был час ночи, но инженер отозвался сразу же.

— Это вы, Сергей Павлович?

— Не утерпел, Андрей Дмитриевич, решил позвонить. Хотя и без меня знаете: вы решили проблему! Если потребуется моя помощь, можете рассчитывать. К сожалению, умею я не так уж много: привинчивать блоки.

— И за то спасибо. Хотя вы можете гораздо больше, чем подозреваете. Я был уверен, что во всем разберетесь самостоятельно: идея-то ваша... Спасибо!..

Усталости и подавленности больше не было. Алтунин машинально взял со стола осколок льдистого свинцового стекла, в нем сине заиграл лунный свет.

Объяснение с бригадой началось совсем не так, как загадывал Сергей.

— Бригадир, вы увлекаетесь фантастикой? — спросил Пчеляков. — Так вот, нас прозвали «продавцами воздуха». Есть роман с таким названием.

— А вы не торгуйте воздухом, Пчеляков, — сказал Алтунин, смерив тяжелым взглядом этого остряка в неизменной тельняшке. — Как я понял со слов технологов, никто не знает причин нашей неудачи. То ли мы виноваты, то ли сталевары. Считается, что мы ведем опытную ковку.

— До каких же пор будем проводить эти опыты? — ехидно спросил Носиков. И снова в его глазах была непонятная чернота. — Тут ведь не школьная лаборатория.

«Простого бога и телята лижут», — подумал Алтунин. Ответил твердо:

— Опытную ковку будем вести до тех пор, пока не добьемся нужного результата.

— Утешительного мало. А если так и не будет результата?

— Тогда я подам в отставку... Смотрю на вас, Носиков, и думаю, что это вас все время корчит. Или вы считаете, что опытная ковка унижает ваше достоинство? Чепуха! Вам не нравится Алтунин? Не верите моей сноровке? Что ж, для этого у вас есть основания: вал запороли-таки. Правы или не правы, запороли! Договоримся так: если и второй запорем, сам пойду к Самарину и попрошу, чтобы вместо меня назначили бригадиром вас. Может, у вас получится!

Носиков весь сжался, побледнел, и его острые выпирающие брови странным образом закруглились:

— Вы что, бригадир?! Да я ни за какие коврижки на ваше место не пойду. Вы плохо о нас думаете. Мы вам верим, видели, как вы работаете. Просто мы все злые, как черти!

— Это я заметил. А я, по-вашему, расцветаю от счастья казанлыкской розой? Я по графику должен в отпуск идти, а тут приходится потирать на лбу шишки, предназначенные Скатерщикову. Кстати, пора его проведать. Слышал — почти каждый день справляюсь, — через недельку станут к нему пускать. Угробили парня, а теперь на мне зло срываете.

Сказал так, уже почувствовав, что люди понемногу размягчаются. И сразу вопрос от Чунихина:

— А разрешат продолжить испытания программного управления? Мы на это дело уйму времени ухлопали да еще и премии лишились.

— То, что испытывалось, уже испытано, — ответил Алтунин. — Ну, а насчет премии, будьте оптимистом, Чунихин. Главное впереди: Думаю, что Скатерщиков, а может, другой кто, предложит что-то новое. Тогда — чем черт не шутит — и тринадцатой получки, пожалуй, не дадут.

Все заулыбались. У них было развито чувство юмора. Да и Алтунина стали понимать лучше. После неудачи с опытной поковкой Носикову меньше всего, хотелось командовать прессом, а этот Алтунин вроде бы и не обескуражен вовсе. Не кричит, не суетится. Случись подобное со Скатерщиковым, всех бы обвинил в нерадивости. Алтунин же никого ни в чем не обвиняет, перед начальством не юлит, с технологами разговаривает твердо. О своем престиже, кажется, совсем не заботится, но честь бригады отстаивает. Мы, мол, свое сделали как полагается.

Новый бригадир постепенно завладевал ими, все больше и больше покорял их своей естественной устойчивостью. Потому и слушали его теперь с очевидной заинтересованностью.

Договорились обо всем по-деловому и начали новую ковку.

К нагретому тридцатитонному слитку подвели осадочную плиту. Букреев своим краном стал поднимать стальную болванку, пока она не приняла вертикального положения. После осадки и обжатия Алтунин приказал отрубить донную часть слитка.

Все повторялось.