– Что-то в этом роде, – осторожно ответил Сева.

– И как? Хватает на хлеб с маслом?

– Хватает… – просто ответил Всеволод Аркадьевич.

– Когда вы вернете мои деньги? – неожиданно спросил Густав. – Ведь вы именно с этим сюда приехали?

– Н-не совсем, – негромко ответил Долгоруков. И бросил незаметный взгляд на собеседника.

Ему было важно, как тот отреагирует на эти нахальные слова. Если взовьется, то Сева начнет увещевать его и постарается уверить, что ничего страшного не произошло и все еще можно поправить. Тогда Долгорукову будет ясно, в каком настроении пребывает Густав и как к нему следует относиться. Пока же было непонятно, злится он на Севу, поражается его смелости или замыслил против него что-либо зловещее. Но Густав просто равнодушно ответил:

– Не понимаю.

И вопросительно посмотрел на Севу. Как, дескать, он еще смеет мне перечить?

Вот теперь было ясно, о чем думает Густав. И Всеволод Аркадьевич, правильно поняв взгляд собеседника, произнес как можно тверже:

– Я не могу вернуть вам деньги.

– Почему не можете? – даже не попытался скрыть легкого, правда, но все же удивления Густав. Человек, сидящий напротив него, решительно не нравился дважды посвященному. Вот именно из-за таких чаще всего и срываются планы их организации. И именно такие люди, решительные и непредсказуемые, являются самыми опасными для нее. – Разве вас не впечатлил пример с господином из Фрай-Бентоса?

– Признаюсь, очень впечатлил, – ответил Сева.

– Тогда почему?

– Во-первых, денег у меня уже нет…

– А во-вторых?

– А во-вторых, вы убили моего товарища. А перед этим пытали. Разве мы не квиты? – спросил Долгоруков.

– Нет, – просто ответил Густав.

Всеволод посмотрел прямо в зрачки собеседника. Они были темные и холодные, как бездна. Вообще, по его глазам ничего было нельзя прочесть. Во всяком случае, места для человечности и сострадания в них точно не было.

– Но вы убили, – сказал Всеволод Аркадьевич, еще пытаясь вывести Густава на разговор по теме, заданной им. – А человеческая жизнь дороже всяких денег.

– Здесь вы заблуждаетесь. Не всякая жизнь дороже денег…

– Мне кажется, всякая, – не собирался соглашаться с собеседником Всеволод Аркадьевич.

– Это вам только кажется. Все, спор на эту тему завершен, – не собирался больше идти на поводу у Долгорукова Густав. – Все равно мы останемся каждый при своем мнении.

– Это верно, – произнес Сева и снова посмотрел ему прямо в зрачки. – Но пытать…

– Этого требовали обстоятельства, – невозмутимо произнес собеседник.

– Я не знаю таких обстоятельств, чтобы людям выкалывали глаза, – твердо сказал Долгоруков.

– Зато я знаю! – резко парировал его реплику Густав и перешел на «ты»: – Итак: мне тебя убить или мы разойдемся как-то иначе?

– Ты, конечно, можешь меня убить…

– Разумеется, сударь, – перебил тот Севу и впервые улыбнулся.

«А он маниак», – промелькнула у Долгорукова мысль. Но он тотчас забыл о ней и продолжил:

– …но в этом случае денег ты не получишь.

– Ты же сказал, что у тебя нет денег, – заметил Густав. – Значит, я тебя убью. А перед этим, – он снова пытливо посмотрел на Севу, – выколю тебе глаза. Чтоб другим неповадно было красть у меня деньги.

– У меня нет денег. Пока нет… – сказал Всеволод Аркадьевич, справившись с холодком в груди, вызванным последними фразами Густава, и уже принимая навязанную ему тему разговора. – Но я смогу их достать.

– Достать? – Густав прикидывался спокойным, но где-то внутри чувствовал себя оскорбленным наглостью и бесстрашием Долгорукова. Черт бы побрал эту породу людей, представителем которой являлся этот наглец из России. А ведь именно в России их много. Больше, чем где-либо. Прямо рассадник какой-то. Поэтому «Центр» и обращает особое внимание на эту страну, чтобы навсегда и бесповоротно извести породу непослушных русских и сделать их беспрекословными рабами, как и всех прочих… – А откуда вы намерены достать деньги? Из кармана, из мешка, из банка или кассы взаимопомощи несостоятельным студентам? А может, из чулка вашей любимой бабеньки? Ну! Говорите, сударь, говорите…

При слове «бабеньки» Всеволод Аркадьевич невольно поежился. Как он, этот Густав, смеет так говорить о бабеньке? Его бабеньке? Которая воспитала его и дала все то, что всегда помогало ему в жизни? Не-ет, приятель, мы еще посмотрим, кто кого…

Невольно вспомнился Троицын день на Девичьем поле. И ее слова, что благие намерения ведут в ад.

А ведь она права. К примеру, отдать неправедно заработанные деньги или вернуть долг входит в намерения, несомненно, благие. Да, он забрал чужие деньги и по правилам должен их вернуть. Но как будет использовать эти деньги Густав? Во благо чему-либо или кому-либо? Глядя на него, этого не скажешь. Значит, деньги, которые вернет Сева, будут использованы во зло. Вот и выходит, что благие намерения работают во зло. И ведут в ад…

– Ну, что вы замолчали? – сверлил его взглядом Густав. – Как вы собираетесь достать деньги?

– Есть план…

– План! – Густав даже привстал со своего кресла. – У него есть план… Забавно, право! Денег, значит, нет, а план – есть?

– Есть, – не обращая внимания на едкий сарказм, сказал Всеволод Аркадьевич.

– А на кой черт мне твой план? – Он снова уселся в кресло и уставился на Севу. – Мне нужны мои деньги…

– Это план, как добыть большие деньги, – как можно более убедительно произнес Долгоруков.