Он жив!

Я снова попыталась встать, и что-то соскользнуло с моих колен. Пришлось нагнуться и поднять это с пола.

Это была фотография Алины, которую я оставила в почтовом ящике своего дома в ту ночь, когда В'лейн перенес меня в Ашфорд, чтобы показать — он восстановил мой город и следит за безопасностью моих родителей. В ту ночь Дэррок выследил меня по метке на моей голове и позже похитил моих маму и папу.

Эту же фотографию Дэррок оставил на двери «КСБ», требуя, чтобы я пришла к нему через Зеркала, если мне дорога их жизнь.

Бэрронс оставил мне ее, чтобы сказать одно: он спасмоих маму и папу до того, как я набрала «IYD» из Зеркал.

Но это был не подарок, который должен был меня утешить. Он оставил фото по той же причине, что и Дэррок. И хотел сказать мне то же самое.

У меня твои родители. Не играй со мной.

Ну ладно, он немного на меня рассержен. Я это понимала. Если бы онубил меня,я бы тоже разозлилась, как бы иррационально это ни звучало. Но он успокоится.

Я не могла бы попросить большего. Ну, могла, к примеру, чтобы Алина вернулась, а все Фейри сдохли, но и это неплохо. В таком мире я хотела жить.

Мои родители в безопасности.

Я вцепилась в записку и фото. Прижала их к груди. Я злилась из-за того, что Бэрронс ушел и оставил меня на полу, но у меня было доказательство его существования, и я знала, что он вернется.

Я была его ОС-детектором. Мы были командой.

Он был жив!

Я хотела не спать всю ночь, наслаждаясь мыслью о том, что Иерихон Бэрронс жив, но мое тело решило иначе. Стоило мне зайти в спальню, и я чуть не упала. Если я что и поняла с тех пор, как умерла Алина, так это то, что горе выматывает сильнее, чем ежедневный марафон. Оно выжимает все соки из тела и души.

Я смогла умыться и почистить зубы, улыбаясь, как идиотка, своему отражению, но на зубную нить и крем моих сил не хватило. Это требовало усилий. А я хотела только растечься безмозглой лужицей, свернуться в тепле понимания, что я не убила Бэрронса. Я не виновата. Он не умер.

Жаль, что он не подождал, пока я очнусь. Хотела бы я знать, где он. Или чтобы у меня был мобильный.

Я бы сказала Бэрронсу все, о чем молчала до сих пор. Призналась бы ему в своих чувствах. Я бы не боялась быть нежной. Утрата обострила все мои чувства, и мне хотелось кричать о них с крыши.

Но я не только не знала, куда Бэрронс ушел на ночь глядя, я едва двигалась. Боль была тем клеем, который соединял мою волю и тело. Без нее я обмякла.

Завтра будет новый день.

И в этом дне Бэрронс будет жив!

Я разделась и заползла в постель.

И отключилась, все еще пытаясь натянуть на себя одеяло. Я спала крепко, как женщина, которая несколько месяцев шла сквозь ад без еды и отдыха.

Мои сны были невероятно правдоподобными.

Мне снилось, что я снова наблюдаю за смертью Дэррока и это злит меня, потому что когти Охотника отнимают у меня возможность отомстить. Мне снилось, что я снова в Зеркалах, ищу Кристиана, но не могу его найти. Снилось, что я в аббатстве, на полу кельи, и Ровена приходит, чтобы перерезать мне глотку. Я чувствую, как из меня вытекают кровь и жизнь, превращая земляной пол в грязь. Мне снится, что я в Холодном Месте, бегу за прекрасной женщиной, которую не могу догнать, а потом мне снится, что я и правда это сделала — уничтожила мир и заменила таким, каким хотела. И после этого я летела над новым миром на спине могучего древнего К'врака. Его огромные черные крылья взбивали мои волосы, а я смеялась, как демон, под диссонансные нотки ремикса «Pink Martini» «Que Sera Sera» в исполнении адского клавесина.

Я проспала шестнадцать часов.

И ни одна минутка сна не была лишней. Три прошедших дня были нереальным кошмаром и окончательно вымотали меня.

Проснувшись, я первым делом вытащила записку Бэрронса из-под подушки и перечитала ее, чтобы снова убедиться — он жив.

Потом я помчалась вниз, так быстро, что последние пять ступенек проехала на заднице, все еще затянутой в пижаму. Мне нужно было убедиться, что магазин по-прежнему разгромлен.

Поскольку был день, а Бэрронс редко выходил до наступления вечера, я поднялась наверх и приняла горячий душ. Я привела себя в порядок, отскребла пятки.

И прислонилась к стене, вытянув ноги, чтобы понаблюдать, как вода расплескивается по копью, висящему в ножнах на бедре, очистить сознание и расслабиться.

К несчастью, ни мозг, ни тело расслабляться не желали. Мускулы ног все еще были напряжены, шею и плечи сводило, а пальцы выстукивали стаккато на дверце душа.

Что-то меня беспокоило. И сильно. Под счастливой поверхностью нарастал темный шторм.

Как что-то могло меня беспокоить? Мой мир снова обрел синее небо, несмотря на непрерывный дублинский дождь. Как я могу не ощущать счастья в этот момент? Это хороший день. Бэрронс жив. Дэррок мертв. Я больше не застряла в Зеркалах, не борюсь с мириадами монстров и не уклоняюсь от иллюзий.

Я нахмурилась, осознав, что в этом все и дело.

В этот миг не было ничегонеправильного, помимо обычной судьбы мира, а к ней я привыкла.

Я не могла с этим справиться. Меня все время сжимали болезненные тиски.

Все, что шло неправильно, заставляло меня собраться и давало силы двигаться вперед.

Но за последние двадцать четыре часа я перешла от стопроцентной поглощенности горем и яростью к полному избавлению от этих эмоций.

Бэрронс был жив. Горе — пшик!