А тут ещё и бабушка подлила масла в огонь: «И когда полы моет, хожу за ней по пятам и твержу: не забудь помыть в углах, не забудь помыть в углах… Ведь если не напомню, то обязательно забудет, как пить дать!» Ну, и мама – последней каплей: «Кстати, а кошачий горшок ты когда последний раз выносила? В туалет нельзя войти из-за этого ужасного запаха! И почему тебе обо всём надо постоянно напоминать?!»

Очень трудно жить, когда:

– тебе не нравится своё имя,

– ты в обиде на природу, которая сотворила тебя девочкой, а не мальчиком,

– тебе не нравится своя внешность,

– ты стыдишься своей странной, не такой как у всех, речи,

– тебе приходится отвечать устные уроки письменно, и ты это считаешь позорным явлением своей жизни,

– у тебя трудные взаимоотношения с домашними,

– тебя игнорирует отчим, а отец, видимо, и вовсе забыл о тебе,

– к тому же, ты то и дело оказываешься в эпицентре школьных конфликтов,

– с тобой не очень-то дружат одноклассники, считая тебя какой-то «не такой»,

– тебе некуда пойти и некуда спрятаться, когда тебе грустно и больно.

Я прячусь в поэзию. Она стала мне лучшей подругой, моим домом, моим пристанищем, она примиряет меня с моими странностями, с моими трудностями, она дарит мне новое представление о самой себе…

Фёдор в очередной раз решил взяться за моё воспитание. Ему, оказывается, надоели мои ангины, он называет меня «сосиской» – такое вот у меня теперь добавочное имя. Он заставляет меня обливаться холодной водой по утрам. Я плачу (но обливаюсь), мне после этих обливаний очень плохо. Плохо не физически, а психически. Резко портится настроение и почему-то очень трудно говорить.

У меня есть маленький географический атлас. Я обожаю в нём ЖИТЬ. Я погружаюсь в волнующую музыку названий: Барнаул… Тбилиси… Мурманск… Сахалин…

Всё-таки во мне сильна цыганская кровь, хоть и малая капля её во мне, но брожение от неё в жилах и в мозгу очень сильное…

Я ЕДУ ВЗГЛЯДОМ по красным железным дорогам, и кровь в висках стучит, как поездные колёса на стыках…

Этот атлас – моё спасение дома и в школе. Когда я смотрю в него дома, то бабушка, поглядев через плечо, решит, что я готовлю уроки и не станет меня дёргать понапрасну. А в школе, на скучном уроке, можно так глубоко нырнуть в него, что и не слышишь никакой тягомотины…

Опять наступал кукурузный май, радость, что конец сидению в классе, по утрам – в школу с тяпкой на плече, потом – тряский грузовик с песнями, потом – солнце в зените и кукурузные рядки до горизонта…

Жорка дал мне покататься на своём гоночном велосипеде. Дал на целую неделю! Это не простой велосипед, а заслуженный – на нём Жоркин двоюродный брат выиграл чемпионат мира.

Я гоняю на заслуженном велике целыми днями. Хотя отношения с ним у меня довольно сложные. После моего дамского лёгкого велосипедика, он мне кажется грубым. Такое ощущение, что это не механизм, а – живое существо, жёсткое, своенравное и неповоротливое. Я его побаиваюсь. Он какой-то слишком высокий, и когда я там – наверху – сижу, согнутая дугой (потому, что руль и седло на одном уровне) это страшно неудобно. И прямая рама лишает ездока (то есть меня) мобильности: быстро не спрыгнешь. Как будто сидишь верхом на необъезженном быке. Я его называю про себя овце-бык! Но мне очень хочется его укротить. И перестать в конце концов бояться его.

Через несколько дней мы с ним притёрлись друг к другу, хотя к жёсткому, как будто каменному седлу привыкнуть вряд ли возможно. Когда едешь по кочкам, ощущение мало приятное. Точнее – просто ужжжасное!

… И вот качу я по тихой улочке, в полуденном июльском мареве, среди сонных коттеджей, вокруг – ни души, а сзади тарахтит грузовик. Вообще, грузовики у нас по городу не ездят, и даже машины почти не ездят, всё грузовое движение вынесено за город – там, где стройки, а легковых частных машин в городе – наперечёт: штук десять, может быть. Но на них тоже никто по городу не катается: куда здесь ехать на машине-то? Если до всего- рукой подать.