Шрифт:
И вот я отвечаю все уроки письменно, и даже свои любимые стихи пишу на листочке и отдаю на проверку учительнице, и никто,
НИКТО НА ВСЁМ БЕЛОМ СВЕТЕ НЕ ЗНАЕТ, ЧТО У МЕНЯ ВНУТРИ…
Маришкины пальчики
Мама и Фёдор ушли в кино на поздний сеанс, наказав нам с Маришей крепко и сладко спать. Бабушки с нами сейчас нет, она в Днепропетровске. Мы с Маришей одни в огромной квартире.
Укладываемся спать на широкую бабушкину кровать – так уютнее и не страшно. Хотя на Философской, в детстве, я часто оставалась одна, но там мы жили в коммуналке и вокруг всегда были люди. Я и не подозревала, что может быть так неуютно в пустой огромной квартире… Всё-таки я трусиха. Стыд мне и позор! Мне – старшей сестре.
Почитала Маришке перед сном Андерсена. Андерсен – наш любимый писатель. Мы обе любим историю про влюблённого оловянного солдатика и балерину, и как они сгорели вместе в камине… и как потом вымели из камина маленькое оловянное сердце и несгоревшую блёстку от платья балерины… Я наизусть знаю эту историю, но всё равно с какой-то не утоляемой жаждой перечитываю её вновь. И мне каждый раз кажется, что и со мной произойдёт в жизни что-то подобное: такая же красивая и трагическая история. Но что-то ведь останется и от меня – какая-нибудь маленькая несгораемая блёстка…
А как я жалею и понимаю Русалочку! Как я понимаю её желание говорить – и невозможность говорить, и мучительную боль оттого, что хочешь – и не можешь… И все поэтому думают о тебе совсем не то! Мне кажется, что и со мной это будет… Точнее, со мной это уже есть.
Потом Мариша уснула. А я не сплю… Фонарь ярко светит в окно… Лежу и смотрю на Маришу, маленькую и светлую… Когда умненькие глазки закрыты, она кажется совсем крошкой. Она и есть крошка – три года.
Я смотрю на неё… и мне кажется, что рядом со мной – неземное существо. Тонкое, прозрачное личико… светлые, лёгкие завитки волос…
Меня охватывает волнение, какого я ещё никогда в жизни не испытывала.
Мне кажется: рядом со мной тихонько посапывает АНГЕЛ…
Рука с тонким запястьем лежит поверх одеяла так доверчиво и беззащитно… Волна горячей нежности накатывает на меня… Я всегда её любила, мою маленькую сестрёнку, но то, что я испытала в ту ночь, когда мы были одни в доме – как будто одни в целом мире! – и я оберегала её сон… то, что я испытала тогда, не забылось до сих пор. Я заплакала тогда от нежности и восторга, переполнивших моё сердце, и стала тихонько целовать её пальчики. Тоненькие, тёплые пальчики маленького любимого ребёнка…
С той ночи я стала относиться к Марише не просто как к сестре. Это было нечто гораздо большее. В ту ночь во мне проснулось материнство.
…А сейчас, когда я целую тонкие, нежные пальчики своей дочери, своей Ксюши, я чувствую, как прошлое и настоящее не отделимы друг от друга…
Наша классная
У нас замечательная классная руководительница – Мария Матвеевна, добрая и приветливая. Она преподаёт нам французский язык. Мы поём с ней смешные французские песенки, на уроках всегда очень весело. До сих пор помню, хотя сто лет уже прошло, как мы дружно горланили:
«Фрэрэ Жакэ, фрэрэ Жакэ! Дормэву, дормэву? Сонэлимантинэ, сонэлиматинэ? Диг-дэн-дон, диг-дэн-дон…»(Перевод: «Братец Яков, братец Яков! Спишь ли ты, спишь ли ты? Слышишь звон на башнях, слышишь звон на башнях? Диг-дэн-дон, диг-дэн-дон…»)
Да, Мария Матвеевна не делает из урока занудства. И вообще, наша «классная» очень классная! Простая и домашняя, мы её между собой зовём ласково – Марьюшка.
А однажды… мы вместе с Марьюшкой сбежали с урока! Всем классом. С её же собственного урока – с французского. Так сказать, вместо урока устроили культпоход в кино. Но это было именно сбегание – самое натуральное, нахальное и очень весёлое! И смотрели мы что-то замечательное – то ли «Алые паруса», то ли «Человека-амфибию», одним словом, что-то в высшей степени романтическое и светлое… Из-за чего стоило прогулять какой угодно урок!
Одним словом, мы с Марьюшкой дружили. К ней можно было запросто прийти в гости. Взять – и прийти. Иногда, с кем-нибудь из подружек, мы так и делали. «О, девочки!» – радовалась Марьюшка, причём – очень искренне. Она жила одна в маленькой квартирке, у неё было много пластинок, она любила музыку и всегда привозила из Днепропетровска разные новинки. Пили чай с вишнёвым вареньем, слушали Эдиту Пьеху, её самую первую пластинку – маленький миньончик:
«Я могла бы побежать за поворот… Я могла бы побежать за поворот… Я могла бы побежать за поворот… Я могла бы… Только гордость Не даёт…»Из окна Марьюшки виден курган, а за ним – степь…
Марьюшка не очень молодая. И не очень красавица (с обычной точки зрения). Но я уже тогда поняла, что красота – понятие относительное. Мне давно разонравились красотки из журналов мод, эти журналы покупала мама, и в детстве я обожала их рассматривать: ведь там были не примитивные картинки, а очень красивые фотографии. В те времена в нашей стране не было конкурсов красоты – но их успешно заменяли журналы мод. Когда, маленькая, я листала их, то часто с грустью думала: «Ах, почему я не родилась такой черноглазой красавицей? Или вот такой – с белыми роскошными кудрями? Какие они, наверное, счастливые, эти красавицы…» Но те времена наивного детского восторга давно прошли. Я даже не заметила, когда они прошли. Но я больше не любуюсь на модных красавиц.