Шрифт:
— И ты с тем же! — сердито крикнул Гаральд. — Тебе-то что до этого? Это мое дело!
— Но тебе придется отвечать за это! Ты знаешь морские законы; если капитан донесет о случившемся…
— Побоится донести! — перебил его Торвик. — Он безбожно боится сказать что-нибудь неприятное своему принцу. Пусть на яхте хоть убивают человека, лишь бы этим не побеспокоили его светлости.
— Кажется, до этого уже почти и дошло, — с резким упреком сказал Бернгард. — Ты довел людей до предела, они набросились на тебя.
— Именно так! — Гаральд коротко и горько усмехнулся. — Как спущенная свора собак! Но и им от меня досталось! Впрочем, к чему говорить об этом? История закончена.
— Для тебя не закончена; ведь я знаю тебя. Тебе нельзя оставаться на «Орле» после того, что случилось.
— Почему же нельзя? — спросил Торвик насмешливо, и в то же время его глаза метнули грозную молнию. — Ведь я штурман и должен исполнять свои обязанности, и я буду исполнять их, можешь быть в этом уверен.
— Вы стоите около города, — возразил Бернгард. — Может быть, удалось бы найти тебе замену. Оставь кого-нибудь вместо себя и уходи; капитан не станет тебя удерживать.
— Знаю! Он никогда не был моим другом и всегда оставался на стороне своих людей. Он вызволил меня вчера только потому, что боялся ответственности; но того, что он сказал мне вчера перед всем экипажем, я ему никогда не забуду.
Гаральд говорил совершенно спокойно, но в этом спокойствии было что-то зловещее. Его загорелое лицо было покрыто сероватой бледностью, а глаза под повязкой, закрывающий лоб, горели.
— Что ты собираешься делать?
— Я? Конечно, вести «Орел» обратно в Рансдаль; вот что я собираюсь делать.
— Хорошо; дай мне свою руку! — Бернгард протянул штурману руку, но ответного движения не последовало.
— Глупости! К чему это? Ты думаешь, я не знаю дороги, что ли? Впрочем, твои родственники будут эти дни на берегу.
— Я знаю. Почему ты не хочешь дать мне руку?
— Потому что терпеть не могу эти глупости, — пробормотал Торвик, но вдруг отошел к окну.
— Так ты остаешься на яхте?
— Разумеется, остаюсь. Когда ты едешь?
— Через час.
— Вот как? Счастливого пути!
— И вам того же. Еще одно слово, Гаральд! Берегись меня и… себя самого.
Последние слова Бернгард проговорил медленно и многозначительно; в них слышалась несомненная угроза; но Гаральд резко ответил:
— Отстань! Я не понимаю тебя.
Бернгард посмотрел на штурмана; тот повернулся к нему спиной, очевидно, твердо решив не продолжать разговора; тогда Гоэнфельс понял, что ничего больше не добьется, и, сказав «Прощай!», пошел к выходу.
Курт уже с нетерпением ожидал его на «Фрее»; теперь он только и думал, что о Дронтгейме.
— Ну, наконец-то ты! Не будем терять времени. Более благоприятного ветра нам не дождаться. В путь!
— Мы должны подождать еще час или два, — решительно заявил Бернгард. — Вообще, Курт, обстоятельства изменились, ты один поедешь на «Фрее» в Дронтгейм, я остаюсь.
— Остаешься? Здесь?
— Нет, на «Орле».
Курт посмотрел на него в крайнем недоумении.
— Бернгард, ты шутишь или…
— Я говорю как нельзя более серьезно; но здесь, на палубе, я не могу объяснить тебе это; пойдем вниз.
Действительно, палуба «Фреи» была теперь неподходящим местом для личных разговоров, потому что матросы бегали взад и вперед, готовясь к отплытию.
Почти полчаса сидели молодые люди в каюте, и по их лицам было видно, что они обсуждали очень серьезный вопрос; Бернгард подробно рассказал, что случилось; Курт выслушал внимательно, но недоверчиво покачал головой.
— Тебе померещилось! Дело, может быть, и плохо, но, в конце концов, поддерживать порядок на судне — обязанность капитана. Кроме того, ведь все уже прошло. Чего, собственно, ты боишься?
— Сам не знаю! — взволнованно ответил Бернгард. — Знаю только, что Гаральд не вынесет такого позора; обычно он не спускает даже оскорбительного слова, а тут матросы повалили и побили его; пусть он десять раз сам виноват во всем, но он отомстит им.
— Ты думаешь, он опять станет драться? В таком случае ему покажут, что такое дисциплина; капитан не станет церемониться, тем более что принц Зассенбург с твоими родными на берегу.