Все тут было не так.

Но Дикштейна это не волновало.

На такси они добрались до квартирки, где она собиралась остановиться на ночь. Она пригласила его войти – ее друзья, владельцы квартиры, уехали на выходные дни, и они очутились в постели, но только тут начались их проблемы.

Сначала Сузи решила, что его обуревает слишком сильный порыв страсти, когда, еще стоя в маленьком холле, он притянул ее за руки и сильно поцеловал ее, а она простонала «О Господи», переняла его руки и положила их себе на грудь. В голове у нее мелькнула циничная мысль: «Эту картину я уже где-то видела, он настолько поражен моей красотой, что практически сейчас изнасилует меня, а потом, оказавшись в постели, через пять минут будет сопеть, провалившись в сон». Но, отстранившись от его поцелуев и заглянув в большие карие мягкие глаза, она подумала: «Что бы ни было, но такого не произойдет».

Она провела его в маленькую спальню на задах квартиры, выходящую окнами во двор. Сев на край постели, она скинула туфли. Дикштейн стоял в дверном проеме, наблюдая за ней. Она подняла на него глаза и улыбнулась.

– Раздевайся, – сказала она.

Он выключил свет.

Она нырнула под простыню, тронутая и заинтересованная тем, что он хочет заниматься любовью в темноте. Оказавшись рядом, он поцеловал ее на этот раз легко и нежно. Она провела руками по его сухому твердому телу и приоткрыла рот под его поцелуями. После мгновенного замешательства он ответил, и она предположила, что так он не целовался никогда или очень длительное время.

Теперь он нежно касался ее кончиками пальцев, изучая тело, и изумленно выдохнул «Ох!», когда обнаружил ее напрягшиеся соски. В его ласках не было ни следа той умелой опытности, столь знакомой ей по прошлым любовным историям; он был, словно… ну, словно девственница. Эта мысль заставила ее улыбнуться в темноте.

– У тебя прекрасные груди, – прошептал он.

– Они твои, – сказала она, притрагиваясь к ним. Страсть начала оказывать свое действие, и она напряглась, чувствуя шершавость его кожи, волосы на ногах, легкий приятный мужской запах. И внезапно что-то с ним произошло. Не было никаких видимых причин, и на мгновение она было решила, что ей все показалось, потому что он продолжал ласкать ее, но она ощутила, что движения его обрели механический характер, он думает о чем-то другом, и она теряет его.

Она уже была готова заговорить с ним, как он отвел руки и сказал:

– Ничего не получается. Я не могу.

Ее охватила паника, с которой она с трудом справилась. Она испугалась, но не за себя – «В свое время ты навидалась достаточно крепких колов, девочка, чтобы не бояться облома», а за него, и его реакция могла быть признаком отчаяния или стыда и…

Обхватив его обеими руками, она притянула его к себе.

– Что бы ты ни делал, но только, прошу тебя, не уходи.

– Я не могу.

Она захотела зажечь свет, чтобы заглянуть ему в лицо, но ей показалось, что именно сейчас делать этого не стоит. Она прижалась щекой к его груди.

– У тебя где-то есть жена?

– Нет.

Кончиком языка она лизнула его плечо.

– Я просто подумала, что ты испытываешь перед кем-то чувство вины. Может, из-за того, что во мне арабская кровь?

– Я не думал об этом.

– Или из-за того, что я дочка Эйлы Эшфорд? Ты же любил ее, не так ли?

– Откуда ты знаешь?

– Я видела, как ты говорил о ней.

– А, ясно… ну, не думаю, что должен испытывать чувство вины из-за этого, но все же… со мной что-то не то, доктор.

– М-м-м… – Он вроде начал выползать из своей скорлупы. Она поцеловала его в грудь. – Не расскажешь ли мне?

– Я бы хотел…

– Когда ты в последний раз занимался сексом?

– В 1944-м.

– Ты шутишь! – воскликнула она, не в силах скрыть удивления.

– Это первая глупость, которую я от тебя услышал.

– Я… прости, ты прав. – Она помедлила. – Но почему?

Он вздохнул.

– Я не могу… я не в состоянии рассказать тебе об этом.

– Но ты должен. – Дотянувшись до настольной лампы, она включила свет. Дикштейн закрыл глаза от яркого сияния. Сузи приподнялась, опираясь на локоть. – И не должно быть никаких тайн. Если ты испуган, или тебе что-то неприятно, ты чем-то обеспокоен, ты можешь и должен обо всем рассказать. До сегодняшнего вечера я никогда и никому не говорила «Я люблю тебя». Нет. Поговори со мной, пожалуйста.

Наступило долгое молчание. Он лежал неподвижно, не подавая признаков жизни и закрыв глаза. Наконец, он начал рассказывать.

– Я так и не узнал, где находился – и до сих пор не знаю. Меня доставили в теплушке, а в то время я не мог отличить одну страну от другой по окружающему пейзажу. Это был специальный лагерь, медицинский исследовательский центр. Его заключенных отобрали из всех других лагерей. Все были молоды и здоровы, и все мы были евреями. У нас все время брали анализы – кровь, мочу; заставляли дуть в трубку, давить мячи, читать буквы на карточках. Порой мы чувствовали себя, словно в больнице. Затем начались эксперименты.