5. Примеры

Я хочу выделить и описать некоторые аспекты сказанного на примере работы с четырьмя пациентками, страдающими раком груди.

Пример 1

Фрау А., 38 лет, замужем. У нее двое детей и в общей сложности пять абортов. Ко мне на лечение она приходит через несколько недель после операции лс сохранению груди, периодически демонстрирует черты пограничного расстройства.

Из составленной генограммы следует, что она — единственная «выжившая» среди семи абортов, сделанных ее матерью. Кроме того, в возрасте пяти лет она была свидетельницей кровавого выкидыша или преждевременного появления на свет брата, умершего почти сразу после родов. Постепенно обнаруживается, что ее мать ребенком тоже стала свидетельницей кровавых обстоятельств аборта ее матери, а также что у матери, как и у бабушки по материнской линии есть или был рак матки. Диапазон чувств, выражаемых фрау А при составлении генограммы, простирается от ярости и ненависти до глубочайшего презрения, и при всем этом звучит нотка самомнения и осуждения, но также боли и угрозы собственному существованию.

На переднем плане работы на следующих сессиях в первую очередь находится стабилизация через доступ к ресурсам мужской части системы.

• Включение в терапию мужа. Как следствие, они довольно быстро заключают брак после десяти лет «отношений».

• Снятие мистифицированного представления о том, что она — одинокий единственный ребенок, путем конфронтации с существованием брата, к которому она приближается в очень волнующей и счастливой встрече в трансе.

• Попытка дифференцирования по отношению к отцу, который из-за своей лабильности кажется немного не в себе.

Следующим шагом становится отдание должного матери — как той, кто подарила жизнь, ведь несмотря ни на что, ее появление на свет прошло благополучно. Установку терапевта, что исцеление идет через мать и признание связывающей их любви, фрау А. воспринимает как нечто неслыханное, «фурор недели» В этой точке терапевтические отношения становятся крайне напряженными. И все же милосердный аспект немилосердной настойчивости, очевидно, проникает в этом месте к пациентке — и в конце концов внутренний поклон перед матерью удается. В воображении пациентка вместе с мужем признают боль их общего абортированного ребенка. И с этого начинается процесс снятия враждебной позиции по отношению к матери. Заметно возрастает признание ценности собственной жизни, жизни детей и помощи мужа.

Пример 2

Фрау Б., 43 года, она не замужем. В связи с карциномой ей была сделана ампутация груди. После смерти старшей сестры-инвалида она оказалась в состоянии острого кризиса. В генограмме обнаруживаются поперечные эмоциональные связи с ранней смертью первой сестры и последовавшим вскоре после этого самоубийством отца — общим знаменателем здесь является неосуществленное отдание должного и прощание. В трансе фрау Б. визуализирует свидание со всеми этими умершими и при большой аффективной включенности осуществляет известные по работе Хеллингера ритуалы отдания должного и отделения — вплоть до кинестетически воспринятых долгих объятий. В качестве постгипнотического внушения я даю ей понять, что, когда ей будет нужно, она может снова устанавливать с ними контакт. На следующих сессиях я наблюдаю, как фрау Б. маленькими шагами выходит из неосознанной идентификации с отцом и следования за ним в смерть. Он сокращает свои задачи в качестве эрзац-партнера матери, обеспечивающего ее душевные и материальные потребности, до уровня, оставляющего больше свободы действий ей самой, начинает сомневаться в своих гомосексуальных наклонностях и теперь предпочитает пораньше закончить работу, чем конкурировать с коллегами-мужчинами.

Пример 3

В качестве особенно удачного примера интеграции работы с генограммой, транса и популярных психоонкологических техник релаксации и воображения я хотела бы привести следующий.

Фрау В., 50 лет, замужем, имеет двух взрослых дочерей. После операции по поводу маммакарциномы, диагностированной через два года после того, как ее дочь заболела анорексией, в нашей так называемой группе релаксации она освоила технику глубокой релаксации и визуализации по Саймонтону, и теперь приходит на индивидуальные беседы с желанием улучшить очень низкие после химиотерапии показатели лейкоцитов. В начале работы с генограммой выясняется, что у пациентки была тетя, по неизвестным причинам покончившая с собой в возрасте 20 лет. Так как фрау В. появилась на свет вскоре после этого события, это означало, что с ее рождением в родительский дом снова вернулась жизнь. Затем говорить об этой тете вообще перестали. При крещении на фрау В. была крестильная рубашка именно этой тети, которую в следующем поколении она в свою очередь передала дочери, заболевшей потом анорексией. Поскольку получить какую-либо информацию об этой тете уже не было возможности, мы работали с фотографиями и гипнотическим трансом. Фрау В. вошла с ней в контакт, отдала ей должное и попросила ее благословить себя и дочь. Из спонтанно возникшего после этого образа, где она между фазами релаксации и символическими образами увеличивающегося числа лейкоцитов смогла увидеть всех своих предков и снова вошла в тесный контакт с тетей, мы разработали и записали на пленку руководство по визуализации, которое она с тех пор использует в качестве ежедневной медитации.

Пример 4

Когда фрау Г., 50 лет, одинокая и после операции по поводу рака груди временно получающая пенсию, приблизительно через год индивидуальной терапии, по ее собственной оценке, все еще не ощущала удовлетворительного стойкого изменения своих депрессивных состояний, по-прежнему воспринимала свою связь с дочерью как мучительно тесную и зависимую, я переистолковала это как любящую верность ее рано умершей сестре. После этого она впервые позволила себе задать вопрос, стоит ли ей вообще продолжать жить, и возможным ответом на вопрос «Хочу я жить или нет?» был в том числе и «нет». Обе, и пациентка, и терапевт, воспринимали этот момент как облегчающее прояснение терапевтического контракта.

Это были примеры, на основании которых я попыталась показать, как в психотерапевтической работе с тяжелобольными я с пользой для клиентов и себя самой использую открытия и находки Берта Хеллингера.

Как раз когда я и мои коллеги Маргарет Фелингер и Гуни Бакса создали рабочую группу для обсуждения вопросов терапевтической работы с симптомами страхов и паники, к нам вдруг стало приходить больше людей, страдающих именно такими состояниями.

При этом мы обратили свое внимание на то, что:

• наши клиенты предпочитали индивидуально-терапевтическое лечение. От приглашений на сессии с семьями или на терапевтические группы они сначала наотрез отказывались; если мы слишком рано начинали заниматься родительскими семьями наших клиентов, даже если (а может быть, и поскольку) взаимосвязь была очевидной, симптоматика часто ухудшалась; работа с нынешними системами открывала для наших клиентов новое и неожиданное понимание взаимосвязи их проблем с их жизненным контекстом, благодаря чему они в большинстве случаев переживали некоторое ослабление симптомов.