Осташкова Татьяна
Шрифт:
– Вам плохо, милочка?
– Вам помочь? – почти в голос спросили они.
Я, опираясь руками о стены, поднялась.
– Нет, спасибо, все в порядке.
Дойдя до машины, я села на пассажирское сиденье и набрала Павла.
– Спускайся, отвези меня, а то отброшу коньки раньше времени, а я еще в Париж хочу!
Долго ждать не пришлось, он пулей вылетел с выпученными глазами, вроде бы, даже руки тряслись.
– Ты хоть квартиру закрыл?
– Не помню.
– Иди, проверь, мне уже лучше.
– Никуда я не пойду, - он вытащил у меня из рук ключи от машины и со второй попытки вставил их в замок зажигания.
– Серьезно, все нормально, сходи, проверь.
Он секунд тридцать смотрел на меня, потом шумно выдохнул, потрогал мне лоб, заглянул в глаза, проверил пульс и откинулся на спинку сиденья.
– Что же ты со мной делаешь? За что такая месть?
– Это не месть, милый! Просто из всех, кому я доверяю, ты один меня не любишь. Я тебя тоже, так что мы спокойно сможем провести вместе мои последние дни, без надрыва, без взаимных упреков, сожалений и прочей дребедени, еще больше омрачающей смерть. Чисто по-человечески, мы отличные партнеры, слишком хорошо знаем друг друга, чтобы задавать глупые вопросы, и достаточно доверяем друг другу, чтобы ответить на любой из них.
– Ясно, - он посмотрел на меня с грустью и добавил, - я все-таки поднимусь, покидаю вещи в сумку и буду с тобой. До конца.
– Спасибо!
Он кивнул и вышел. Мне показалось, или это, правда, слезы?
Мы приехали ко мне, в квартиру, которая будет моим домом еще два дня, я продала ее с правом пользования в течение месяца со дня продажи. Оставив себе достаточную сумму для поездки, остальное я перечислила в детский дом, в котором выросла. Сыновей своих я обеспечила всем необходимым, да они и сами у меня молодцы, самостоятельные и самодостаточные, я в них верю и горжусь ими. Это мой лучший проект.
Весна, май, стоит отличная погода. Если все пойдет «по плану», то с моими похоронами трудностей не возникнет. Помню, как в конце ноября хоронили мою бабушку, промерзший грунт пришлось долбить ломами, на градуснике было минус 33. Она заслуживала, чтобы ее хоронили с меньшей торопливостью.
– Как ты себя чувствуешь? – голос Павла прервал поток воспоминаний.
– Отлично. Хочешь перекусить? Лично я напилась бы чаю.
– Поддерживаю, где у тебя кухня?
– Точно, ты же здесь ни разу не был! По коридору налево, там нет двери.
Он отправился на поиски кухни, а я пошла переодеться. Переодевшись, я обнаружила своего друга заваривающим чай одной рукой и помешивающим что-то на сковороде другой.
– Что это?
– Не суй нос, а то прищемлю!
– Чем?
– Ну, значит, откушу!
– Может, я тогда пока в душ по-быстрому?
– Давай. Только пулей.
– Ну, естественно.
Я стояла под душем, когда мне снова стало плохо. Будто ударенная лопатой по голове, борясь с тошнотой, я осела и отключилась. В сознание я вернулась от страшного грохота, Павел выбил дверь в ванную.
– Что-то приступы сегодня зачастили, да? – я попыталась улыбнуться.
Бледный, как полотно, он схватил мое лицо в ладони и всматривался мне в глаза, желая, видимо, убедиться, что жизнь во мне еще теплиться. Потом взял полотенце, завернул меня в него и на руках отнес в комнату. Он сел на диван, продолжая держать меня на руках, как маленького ребенка, и произнес очень тихо, так тихо, что мне пришлось напрячь слух:
– Никогда, никогда больше не смей закрывать за собой дверь. Не смей отходить от меня дальше, чем на пять метров. В душ, и куда бы то ни было, даже в туалет, ты будешь ходить со мной, - с большим трудом ему удавалось скрывать панику и злость, злость на самого себя, на меня, на все вокруг, - обещай мне это!
– Обещаю! – я вдруг расслабилась и заплакала, впервые за эти месяцы.
Он прижал мою голову к своей груди и отвернулся к окну. Он, наверно, тоже плакал, а я почувствовала себя в безопасности и надежности, как когда-то очень-очень давно. Мы сидели так до самых сумерек, он обнимал меня и покачивался взад-вперед, о чем-то размышляя или просто уйдя в себя.
– Может, все-таки чаю попьем? – очнулась, наконец, я, - только бы одеться.
Он молча поднялся со мной на руках.
– Где твоя комната?
Когда он вернул мне право самостоятельно стоять на ногах, я попросила его отвернуться, и он со словами «чего я там не видел?» уставился в окно. Я оделась и под конвоем пошла на кухню, по пути увидев, во что превратилась моя ванная.
– Надо вставить дверь, квартира уже не моя.
– Ладно, займусь.
На кухне, естественно, все было уже холодным, пришлось греть.
– Послушай, я знаю, мы договорились без глупых вопросов, но не могу не спросить.
– Ну, раз не можешь, спрашивай, - я села на стул, по привычке поджав под себя ногу, но поняла, что больше так сидеть не смогу, и села прямо, копируя позу королевы Английской, Елизаветы.