Шаляпин слышал, что после премьеры в «Эрмитаже» веселились так, что один из гостей начал безобразничать, бить посуду, рюмки, тарелки, с некоторыми дамами сделались обмороки, истерики; Морозов чуть не подрался со Скитальцем, еле растащили. Но интересно было услышать от свидетельницы этого безобразия; Скиталец, Леонид Андреев да и сам Алексей Максимович рассказывали некоторые подробности ужина, но все-таки… И он вопросительно посмотрел на Ольгу Леонардовну.

– Все было очень мило, все были довольны и веселы, но один из наших перепил и начал куролесить… Я не выдержала и сразу выскочила из залы в переднюю, где оказался и Владимир Иванович, он меня и довез до дома.

– Думаю, что сегодня все будет нормально, хотя Скиталец уже тут. – Шаляпин знал буйный характер своего друга, особенно буйный тогда, когда перепьет.

– Слава Богу, он не один, а с невестой и свояченицей. Не пойму, зачем он только привел их сюда? Невеста застенчива до ужаса, жалко смотреть на нее. Зачем он подвергает ее такой пытке?

– Только ли ей трудно в таком обществе знаменитостей, Ольга Леонардовна? Осмотрится, приказывать еще начнет, вот посмотрите, Скиталец говорил, что она богата, а богатство и робость – две вещи несовместные. – Шаляпин говорил и чувствовал, как возвращается к нему радость жизни, с каждой минутой становился увереннее: все, болезнь проходит, голос звучит, настроение поэтому быстро улучшается, он готов сегодня же проверить свой голос. А может быть, просто посмешить какими-нибудь курьезными историями собравшихся друзей? Ладно, после бокала шампанского видно будет…

– Ну что, Ольга Леонардовна, Горький уже давно машет нам, значит, приглашает за стол.

И действительно, приглашенные гости чинно усаживались за огромный стол. Начались тосты, произносились высокие слова в честь тех, кто сегодня еще выше поднял знамя русского искусства.

Выступил и Шаляпин, поздравил своих друзей с огромнейшим успехом, а потом, копируя Горького, стал признаваться в любви ко всем здесь собравшимся.

– Да, чуть не забыл одного из тех, кого все мы очень любим и у кого сегодня день рождения, – нашего дорогого Антона

Павловича Чехова, человека, напомнившего нам несколько лет тому назад в «Студенте», что «правда и красота продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле», выпьем за этого прекрасного человека и пожелаем ему здоровья. Ольга Леонардовна, – тихо сказал Шаляпин, усевшись на стул, все еще наблюдая за теми, кто только собирался прикоснуться к рюмке или бокалу: за Чехова пусть выпьют до конца. – Будете писать Антону Павловичу, передайте ему мои слова: Шаляпин просит поцеловать его куда попало. Ясно? Так и напишите. Как жаль, что так поздно вспомнил о его именинах, я бы что-нибудь ему в подарок послал через вас хотя бы, ведь вы посылаете что-нибудь отсюда?

Ольга Книппер выпила рюмку водки за своего любимого – стало покойнее на душе – и ответила Шаляпину, весело улыбаясь:

– Конечно, Федор Иванович, я ему часто пишу письма, посылаю посылки, а чаще всего с оказией. Иной раз отыграю в первом акте, а во втором свободна, ухожу к себе и сразу за письмо, знаю, мой Антонио ждет письма чуть ли не каждый день от меня. А с подарками на именины получилась полная ерунда…

Шаляпин, не забывая закусывать, внимательно слушал Ольгу Леонардовну: сам любил смешить, но и посмеяться тоже, а тут явно произошло что-то неожиданное, а значит – смешное.

– Может, помните, в Москве был съезд учителей, среди них был наш знакомый по Ялте, он возвращался как раз к именинам Антонио, ну мы с Вишневским, а вы знаете, это друг Чехова еще с гимназических лет, решили наши подарки передать с ним. Мон подарки дошли в нормальном состоянии, а Вишневский решил порадовать друга пивом. Сообразительный учитель сдал пиво в багажный вагон, оно, конечно, замерзло, бутылки полопались. Надо было предупредить учителя, укоряет нас Антоша в письме, и вообще, пишет, почему-то не везет ему с пивом. Зашел к нему учитель и признался в своей глупости, но дела уже не поправишь. Как горевал учитель, ругая себя за недогадливость. Учитель – дубина, я сто раз твердила, что короб надо отдать кондуктору, поставить в холодок… Да, кажется, Вишневский что-то хочет сказать, послушаем…

Действительно, Шаляпин и полу-Книппер, полу-Чехова, как шутливо называли ее друзья в театре, чуть-чуть не упустили важный эпизод шумного и уже пьяного застолья.

– Господа! Прошу тишины… Недавно я получил письмо, которое имеет прямое отношение к нашему сегодняшнему общему торжеству. Письмо личное, но, надеюсь, на меня не обидится человек, написавший его, если я кое-что прочитаю здесь из этого письма, послушайте: «Что делать, ты победил, назарянин!» Я начинаю делаться горячей поклонницей Художественного театра. После «На дне» я не могла опомниться недели две. Я и не запомню, чтобы что-нибудь за последнее время произвело на меня такое сильное впечатление. Но в особенности, что меня поразило, так это игра вас всех! Это было необычайное впечатление, о котором я сейчас вспоминаю с восторгом и не могу отделаться от этих ночлежников, они сейчас все как живые передо мной – вы все не актеры, а живые люди!» Господа, я не скажу, кто автор письма, по этическим соображениям, но я предлагаю тост за великую русскую актрису Марию Николаевну Ермолову!

Естественно, все дружно, стоя, выпили за Ермолову, никто после этого не сомневался, кто автор столь прекрасного письма.

– Федор Иванович, – заговорила Ольга Леонардовна, – иной раз она снится мне, чаще всего окруженная цветами. Думаю, к чему бы это, а потом вспоминаю: когда у нас бывает Мария Николаевна, мы всегда ей в ложу подкладываем цветы, все мы так ее любим. А вот была у меня Комиссаржевская, К.С. [1] приводил ее ко мне в уборную, совсем другое впечатление… В каком-то ярко-красном платье, болтали о незначительном…