Дорога бежит по степи, оврагам, у древних курганов и лесных массивов, через реки, неожиданно сворачивая то вправо, то влево.

Ехали долго, день и всю ночь. И наконец, взобрались на гору. Перед нами – Дон. На его берегу две станицы: Базки и Вешенская. Можно часами смотреть на чарующую гладь реки, любоваться ее покоем, стройными тополями.

Катер мчит нас к станице Вешенской. На бугристом, высоком берегу, почти у самого Дона, там, где петляет крутой спуск к одному из рукавов прославленной реки, виднеется шолоховский дом с причудливой резьбой.

В станице было оживленно. В нескольких местах толпились люди, слышен был их веселый говор. Повстречавшись с одним из станичников, я спросил:

– Скажите, пожалуйста, вы Шолохова Михаила Александровича знаете?

– Еще бы! Кто его у нас не знает! А вам не приходилось видеться с ним? Откель же вы? А?

– С Украины я. С Шолоховым не встречался. А дома он?

– Дома, вчера прилетел. Но вроде как опять куда-то собирается ехать.

– Ходаков! – окликнул мой собеседник шедшего впереди нас мужчину. – Вот товарищ к Шолохову в гости, не знаешь, он сегодня еще дома будет?

– Шолохов все это время был очень занят – встречался со своими избирателями. Устал изрядно… Но вы приходите к нему часов в десять. Он вас обязательно примет, – послышался уверенный ответ.

Ободривший меня человек был небольшого роста, крепкий казак. Это старый товарищ писателя Валентин Иванович Ходаков. Без малого сорок лет прожил он на виду у Шолохова, вместе с ним завоевывал на Дону Советскую власть. Еще в годы гражданской войны, когда Михаил Александрович служил в продотряде пулеметчиком, они стали друзьями. Зная хорошо писателя, он так твердо и уверенно заверил меня, что я буду принят.

Вот, наконец, и дом, который был виден с катера. Фасадом он выходит на улицу, названную именем писателя. Мы сворачиваем в переулок, сбегающий вниз, к самому Дону. Все сильнее волнуясь, подхожу к воротам. Осторожно подняв щеколду калитки, вхожу во двор, наполненный воркующими голубями и прыгающими у своих новеньких домиков недавно прилетевшими скворцами. Три охотничьи собаки бросились встречать неизвестного им человека.

Но вот показалась стройная и легкая фигура писателя. Он был в хромовых сапогах, в галифе и гимнастерке. Невысокий рост, спокойные, уверенные движения, твердая походка, высокий лоб, светлые кудрявые волосы и небольшие, аккуратные усы, голубые глаза, выразительно блеснувшие из-под густых бровей, – таков был Шолохов.

Я стушевался. Ведь навстречу шел знаменитый на весь мир писатель, академик, государственный деятель. И я забыл, что нужно поздороваться. Выручил сам Шолохов. Он крепко пожал руку, проговорив неторопливым голосом:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, Михаил Александрович, – ответил я и снова замолчал.

Шолохов глядел усмехаясь. Эта усмешка была такой радушной, что и я невольно улыбнулся. Михаил Александрович осведомился, благополучно ли я добрался до Вешенской, нравится ли родная его сторона. Мое замешательство скоро совсем рассеялось.

В самом разгаре оживленного разговора Шолохов вдруг с серьезным, озабоченным видом спросил:

– Чем могу вам служить?

Благодарный за то, что самим писателем так неожиданно просто была мне предоставлена возможность обратиться к нему с просьбой, я торопливо изложил цель своего приезда. Михаил Александрович, внимательно выслушав, ответил:

– Давайте вашу рукопись. Я хотя и очень занят, собираюсь в поездку за границу, но прочитаю, разберусь…

Михаил Александрович Шолохов встрече с людьми всегда рад и у него много друзей среди стариков, молодежи и даже детей. Писателя лично знают тысячи советских граждан, много интересного они о нем рассказывают. А тем из них, кто с Шолоховым прожил не один год, есть что о нем вспомнить.

И поныне здравствует в Вешенской учитель Тимофей Тимофеевич Мрыхин, впервые раскрывший перед Мишей Шолоховым книгу, чудесный мир литературы.

«Почти вся моя сознательная жизнь была заполнена работой в школе, – говорит учитель, теперь пенсионер Т.Т. Мрыхин. – В памяти сохранилось много незабываемых детских образов. Одними из ярких являются и воспоминания о работе с Мишей Шолоховым, которому тогда было около семи лет.

Самым трудным для него на первых шагах учебы было письмо, так как слабые детские пальцы с трудом писали цифры и буквы. Но он старательно трудился и был очень доволен, когда удавалось справиться хорошо с уроком.

В усвоении чтения и счета Миша не испытывал никаких затруднений и быстро продвигался вперед. Работа с ним доставляла мне удовлетворение, так как я видел, что мой труд щедро вознаграждается прекрасными успехами прилежного ученика. За 6–7 месяцев он прочно усвоил курс первого класса. А больше всего меня радовали его пытливость, жажда к знаниям. Грустно подумать, что в условиях удушающего царского режима мог, не развернувшись, погаснуть талант Миши, как гибли тысячи талантов нашего даровитого народа».