Наблюдая за тем, как пущенные девушками певучие стрелы одна за другой вонзаются в соломенное чучело, установленное на расстоянии трехсот локтей от новоявленных лучниц, Сабаар испытывал чувство гордости за своих учениц. Хозяйка «Мраморного логова» и ее подруга не только научились справляться с тугими луками, но и метко поражали мишень, хотя стрелы, разумеется, пускали значительно медленнее, чем положено воинам. Они оказались способными ученицами, и у телохранителя Газахлара не было причин для неудовольствия. Вот только пристало ли юным форани забавляться подобным образом? Стрелять из луков, драться на мечах, метать ножи — все это, что ни говори, занятия, приличествующие оксарам, но не женам их, дочерям и невестам. Умение обращаться с оружием никому еще не повредило, однако было все же что-то противоестественное в том, с каким рвением и упорством взялись за обучение Ильяс с Нганьей. Неужто неудавшийся штурм «Мраморного логова» произвел на них столь сильное впечатление?

Сабаар печально покачал головой: скверные настали времена, если молодые Небожительницы, вместо того чтобы примерять наряды и крутиться перед бронзовыми и серебряными зеркалами, день-деньской проводят на заднем дворе особняка и умучивают себя до седьмого пота, словно нанятые для его охраны воины. Бежав в Мванааке после того, как пепонго заняли земли его родного племени, Сабаар надеялся обрести тихое пристанище в столице великой империи, но и здесь люди, похоже, не умели ценить прелести мирной жизни. И если уж форани начали обучаться искусству убивать, не значит ли это, что ему, пока не поздно, пора бежать из священного Города Тысячи Храмов, к которому его, в общем-то, ничего особенно не привязывает? После разгрома племени сехаба ему было все равно где жить, и не приходившая до начала мятежа в голову мысль о том, чтобы перебраться за море, теперь посещала его все чаще и чаще и уже не пугала его, а представлялась весьма разумной и привлекательной.

Чем дольше он наблюдал за девушками, увлеченно мечущими смертоносные стрелы в цель, тем сильнее росло в нем желание повидать дальние страны: Саккарем, Халисун или Аррантиаду. Толковый телохранитель нигде без работы не останется, и если суждено ему жить на чужбине, то пусть это будет хотя бы мирный край, не охваченный пламенем войны. Довольно уже друзей проводил он до времени в край Прохладной Тени…

— Ага, твои ученицы делают успехи! — подошедший со стороны флигеля для рабов Хамдан опустился на корточки подле товарища. — А у меня новости. Уруб сбежал из «Мраморного логова».

— Плохо. Выходит, даже грядущая свадьба Ильяс и Таанрета не показалась ему достаточной гарантией безопасности.

— Выходит, так. А может, сам Газахлар намекнул ему, что лучше до поры скрыться и не дразнить гусей. Охота на колдунов продолжается, и хозяину нашему ни к чему разговоры, будто он укрывает в своем доме одного из сторонников Димдиго.

— Но Таанрет мог бы…

— Ему не до этого. Кроме того, он страшно зол на Ильяс. Стремясь выполнить ее просьбу не казнить колдунов без предварительного дознания, он едва не накликал на свою голову беду и будет теперь беспощаден.

— Что же с ним стряслось на этот раз? — с любопытством спросил Сабаар.

— Он надумал казнить Агаз Зингина и еще трех чародеев, чья вина была подтверждена показаниями свидетелей, на площади Отрубленных Голов.

— И что же?

— Взошедший на эшафот Агаз Зингин проклял Таанрета и пообещал, что явится после смерти, дабы покарать своего обидчика и его присных, — переходя на шепот, сообщил Хамдан.

— Та-ак… — протянул Сабаар, радуясь тому, что Газахлар оставил его охранять «Мраморное логово» н к творящимся в городе делам он не имеет более никакого отношения. — Не хотел бы я быть на месте Таанрета. Я слышал, что предсмертные желания колдунов неизбежно сбываются, и поостерегся бы казнить их публично, как простых смертных.

— То же самое желтоглазый пытался внушить Ильяс, но та заявила, что не выйдет за него замуж, если п.(биение невинных будет продолжаться. Казнить же виновных, по ее мнению, следует прилюдно, по всем правилам: зачитав приговор и позволив им произнести прощальное слово.

— Не понимаю, почему Газахлар терпит ее выходки? Да и Таанрет мог бы вести себя умнее, — проворчал Сабаар. — Значит, колдун таки проклял его?

— О, это было презабавнейшее зрелище! Вслед за тем как Агаз Зингин пообещал страшно отомстить Таанрету, тот кротко сказал: «Угрозы твои способны были бы смутить наши сердца и нарушить душевный покой, когда бы мы могли в них поверить».

«Веришь ты или нет, возмездие совершится! — процедил похожий на ломоть вяленой дыни колдун. — Ты и твои люди жестоко поплатитесь за убийство императора и преследование его сторонников!»

«Вздор! — усмехнулся Таанрет и вкрадчиво предложил: — Можешь ли ты подать нам знак, который подтвердит, что последнее твое желание — желание отомстить — сбудется после того, как тебе будет отрублена голова?»

«Могу!» — выпалил колдун, и стоящие подле эшафота люди содрогнулись.

«Тогда пусть отрубленная голова твоя укусит приготовленную для нее корзину. Если ей удастся это сделать, все мы убедимся, что слова твои не были пустой похвальбой».

«Я дам тебе требуемый знак, чтобы ты и твои приспешники, ужаснувшись, принялись готовиться к смерти, которая будет во сто крат страшней и мучительней, чем моя собственная, — заносчиво ответил колдун, чей дух не был смущен предстоящей казнью. — Палач, отодвинь корзину, чтобы все видели поданный мною знак!»

«Так ты и впрямь сумеешь ее укусить?» — спросил Таанрет, жестом велев палачу приготовиться.

«Я укушу ее! Укушу, и вы увидите!..» — вскричал Агаз Зингин.

Палач взмахнул широким кривым мечом. Блестящее лезвие со свистом рассекло воздух, раздался короткий хруст. Коленопреклоненное тело забилось в конвульсиях, из обрубка шеи ударил фонтан крови, а голова скатилась с чурбака и запрыгала по доскам эшафота.