Отец Грыма первым скинул с себя путы страха, поднял дрожащую от напряжения руку и ударил топором главного паука. Последовала вспышка злобы, едва не иссушившая мозги людей, и невидимые путы исчезли. Начался бой, к которому смертоносцы попросту не были готовы. Топоры и копья против хелицеров и паучьего яда.

Утро застала поредевший отряд следопытов, торопящийся домой. А на песке остались догорать паучьи шары. Изумленные жители пустынь, набравшиеся смелости посетить страшное место, насчитали полтора десятка убитых смертоносцев. Они же в недоумении разглядывали свежие могилы, украшенные незнакомыми им символами былого могущества человека. В одной из таких могил лежал и отец Грыма, спасший отряд.

Следопыты молчаливо распрощались с Грымом и двинулись прямо к Старейшинам. Целых три месяца Долину лихорадило. Все ждали неизбежного карательного похода смертоносцев. Люди знали, что на севере, за полосой пустынь, царит всевластный Смертоносец-Повелитель, который может двинуть на дерзких целые армии пауков.

Люди Долины, предки которых некогда бежали от Повелителя, не знали, что государство пауков имеет невидимые границы, которые сами смертоносцы пересекают очень неохотно.

В пределах своей страны они были почти всесильны, смыкая в единое поле свой коллективный разум, а вот в нескольких десятках миль от своего Города они были всего лишь обычными гигантскими насекомыми, подверженными всем опасностям сурового мира.

Но люди готовились к своей последней битве. Отступать было некуда — на юге было Урочище, где расплодившиеся Порченые, хоть и не обладающие парализующей волей смертоносцев и не организованные, наверняка перебили бы отступающих. Восток и Запад шли географически недоступны. А с севера дышал ледяной ветер древнего ужаса.

Шли месяцы, а летающих шаров в небесах или каких-либо других признаков нападения не последовало. Старейшины распустили наспех собранное ополчение и послали на север последнюю экспедицию. Следопыты обшарили всю пустыню, но не нашли ничего угрожающего, кроме вконец перепуганных дикарей, да пары патрульных шаров, паривших высоко в пустынном небе.

Тогда Старейшины навсегда запретили походы на север. Если беда миновала один раз, то не факт, что после следующего конфликта Смертоносец-Повелитель не двинет свои полчища на юг, решили они. Следопыты влились в ряды Распознающих, или осели на земле, став обычными земледельцами.

Всего этого Грым, конечно, не знал. Просто он без всяких эмоций отметил, что в его шалаш больше не заходят угрюмые усталые друзья его отца.

Грым стал еще более сильным и еще более страшным. Он зарос бородой, носил какие-то тряпки и обрывки шкур, ибо был слишком ленив, чтобы самому себе делать одежду. Всего добра у него было — топор да лук.

Сидеть в пустыне ему наскучило. Из рассказов отца он помнил, что на юге Долины есть плодородные леса, поля, покрытые цветами и травами, реки и озера. Всего этого Грым не видел, а посему, в один прекрасный день, запалив шалаш, двинул на юг.

Когда он шел сквозь поселения, угрюмо опустив косматую голову, на него продолжали показывать пальцем, но никто больше не смеялся. Он был похож на саму смерть, сжимая топор и сверкая дикими глазами из-за шторы нечесаных волос. Никто не предлагал ему напиться, никто не протянул ему куска лепешки. Голодный и злой, дойдя, наконец, до вожделенного юга, он украл первого гуся.

Когда он жарил свою добычу на костре, прямо на перекрестке дорог, его нагнал хозяин гуся, и два его дюжих соседа, махавшие палками. Грым молча позволил им обломать об себя дубинки, а потом беззлобно поколотил. Закончив трапезу, он двинулся дальше. Вокруг него теперь был иной мир, совсем не похожий на желтые пески безрадостных северных пустошей. Он с наслаждением купался в озерах, спал на охапках душистого сена, забирался на верхушки могучих деревьев и подолгу вглядывался в окрестности. Здесь ему попадались Порченые насекомые, так как именно из-за близости к Урочищу люди ушли из этого края. Но что ему были безмозглые богомолы и водяные клопы, по сравнению с тварями из пустыни, примыкавшей к владениям Повелителя-Смертоносца! На его взгляд, места эти были достаточно безопасными и пригодными для жилья. А изобилие дичи просто радовало глаз.

Однажды он добрался до самого Урочища, с любопытством наблюдая из чащи, как отряд Распознающих выжигает просеку и убивает без разбору всех насекомых, в том числе, на его взгляд, совершенно безобидных. В другой раз, он подошел к кочевьям восточных степняков. Здесь к нему отнеслись терпимо.

Дети, правда, при одном его появлении, начинали плакать, а женщины, пряча глаза, торопились убраться подальше, вместе со своими чадами. Но мужчины чем-то напомнили ему следопытов. Они молча выменивали у него шкуры и черепа насекомых, из которых делали шлемы, на молоко и лепешки. Тут он мог разжиться новым кресалом, или искусно выделанным топорищем. У степняков была большая нехватка скота, и Грым по совету одной-единственной женщины, не боявшейся общения с ним, стал воровать скот у селян.

Лесная жизнь была суровой, ему часто были нужны и костяные иголки, и каменные скребки, и наконечники для стрел. Все это он получал от женщины, которую называл Мамашей, в обмен на ягнят и телят.

А может быть, он сам придумывал эту нужду. Скотьим вором он стал с удовольствием и без всякого внутреннего протеста.

Возможно, Грым мстил селянам за ту нелюбовь, которую они питали к нему. А может, ему просто нравился переполох, который начинался в человеческом муравейнике с каждым его ночным появлением. Он ценил всякое внимание, которым его наделяли двуногие. После того, как за ним по лесам бегал целый отряд стражников Старейшин и два Распознающих, Грым окончательно уверился в том, что воровать скот — его призвание.