В девяностых годах власти все-таки попытались изучать рабочих. Правда, действовали они в этом деле исключительно нелепо. По стране послали нескольких генералов, которые шли в жандармские управления и отдавали соответствующие приказы — и жандармские офицеры перлись на заводы. Вряд ли они там получили нужную информацию.

Оппозиция, впрочем, была немногим лучше. Когда в конце девяностых годов стал популярен «рабочий вопрос», множество журналистов ринулось разрабатывать эту тему. Так их репортажи о походах на рабочие окраины напоминают статьи путешественников, которые пробирались по джунглям к какому-нибудь племени людоедов. То есть для них рабочие также являлись эдаким «неизвестным фактором».

А что эти люди из себя представляли?

В последнее время господа, ностальгирующие о «России, которую мы потеряли», любят приводить цены на продукты в дореволюционной России. Дескать, икра стоила столько-то, осетрина столько-то. То есть получается, любой человек мог аж зажраться. А если бунтовал против власти, то, видимо, либо от дурости, либо потому, что его обманули и запутали некие революционеры. На деле, как водится, все было несколько иначе.

Рабочие делились на две категории: заводские и фабричные. Первые зарабатывали и в самом деле немало — хотя тоже по — разному. Большевик Иван Бабушкин писал в своих воспоминаниях, что он на Невском заводе получал до ста рублей в месяц. Это были очень неплохие деньги. Для сравнения: жалованье армейского поручика составляло 76 рублей, учителя гимназии — столько же. Но Бабушкин был «слесарем первой руки», то есть специалистом высочайшего класса. Да и то сказать — работали-то по четырнадцать часов, ни о каких отпусках и больничных речи не было.

Но Бабушкин — представитель рабочей элиты. У остальных жизнь была совсем не такой хорошей. По сведениям автора вышедшей в 1898 году книги Туган — Барановского «Русская фабрика в прошлом и настоящем», дело обстояло следующим образом.

Средний заработок на Путиловском заводе составлял 21 рубль в месяц. Прожиточный минимум для холостого рабочего в Петербурге — 17 рублей. «Квартира» — то есть комната с удобствами во дворе, на Нарвской заставе стоила 13 рублей в месяц. Плюс дрова, без которых тогда ни еды не приготовишь, ни обогреешься зимой, обходились еще в четыре рубля. И керосин, чтобы свет был — об электричестве на рабочих окраинах понятия не имели. Много оставалось?

Но это «заводские» на Путиловском или на Невском заводе, на котором работал Бабушкин. А вот «фабричные» жили куда хуже. Они получали по 5–15 рублей, поэтому жили в так называемых «рабочих казармах».

Бабушкин, уже будучи вовлечен в рабочее движение, как-то раз пошел поглядеть на жизнь «фабричных» в одну из «рабочих казарм». Кстати, заметим, отправился он туда потому, что это заведение было недавно создано и рекламировалось в прессе как некое великое достижение прогресса. Автор видел такие строения. В Твери, к примеру, так называемые «берговские казармы» стоят до сих пор, как памятник «технического модерна». Будете как-нибудь там — поглядите.

«Нашим глазам представилась вся картина размещения и обстановки этой комнаты. По правой и левой стороне около стен стояло по две кровати, заполнявшие всю длину комнаты почти без промежутка, так, что длина комнаты как бы измерялась двумя кроватями; у окна между кроватями стол и невзрачный стульчик; этим и ограничивалась вся обстановка такой каморки. На каждой кровати спало по два человека, а значит, всего в комнате жило 8 человек холостяков, которые платили или, вернее, с которых вычитали за такое помещение от полутора до двух рублей в месяц с каждого. Значит, такая каморка оплачивалась 14–тью или 16–тью рублями в месяц; заработок же каждого обитателя колебался между 8–ью и 12–15–тью рублями в месяц. И все же фабрикант гордился тем, что он благодетельствует рабочих, беря их на работу с условием, чтобы они жили в этом доме, если только таковой не набит Щитком.

Кстати, об электричестве. К 1917 году в Петрограде было четыре абсолютно несовместимых электрических сети. Представьте, что, покупая электроприбор, вы должны думать — а будет ли он у вас работать?

Мы вышли из каморки и заглянули еще в несколько. Все каморки были похожи одна на другую и производили угнетающее впечатление. У нас пропала охота осматривать дальше — общую кухню, прачечную и помещения для семейных, где серая обстановка скрашивалась лишь одеялом, составленным из бесчисленного множества разного рода лоскуточков ярких цветов и которое покрывало кровать, завешенную пологом. Полог служил двум целям: с одной стороны, он должен был прикрыть нищету, с другой — он удовлетворял чувству элементарной стыдливости, ибо рядом стояла такая же семейная кровать с такой же семейной жизнью. Все это было слишком ужасно и подавляло меня, заводского рабочего, живущего более культурной жизнью, с более широкими потребностями».

Замечательно люди жили, не правда ли?

Но самое интересное в другом. Бунтовать против власти начинали как раз заводские рабочие. И заводилами среди них были те, кто очень неплохо зарабатывал. Надо сказать, что власть предпринимала определенные меры для защиты прав рабочих. В 1886 году был принят закон «о штрафах и расчётных книжках», который был призван положить конец беспределу фабрикантов, штрафовавших рабочих за всё на свете.1885 год — запрещение ночного труда женщин и детей.1886 год — закон об определении условий найма и порядка расторжения договоров рабочих с предпринимателями.

Для контроля за этими законами была учреждена новая бюрократическая структура — Фабричная инспекция при Министерстве финансов. Те, кто видел милую картинку «явление санитарного (пожарного) инспектора в магазин (ресторан)», поймут, что это была за кормушка.

В самом деле, фабричная инспекция практически всегда стояла на стороне предпринимателей. Дело тут не только во взяточничестве. Для чиновника предприниматель — «социально близкий». А кто такие эти работяги, которые вечно всем недовольны?