Бобренок спрятал бинт в сумку. Теперь надо найти следы. Сделал большой круг и ничего не заметил. Второй, третий — и наконец его настойчивость была вознаграждена: след четко просматривался в низине, поросшей мхом, — влажный грунт осел под ногами человека, обутого в сапоги, это майор знал сейчас абсолютно точно. Шел человек из леса на дорогу, поскольку метрах в трехстах пролегала проселочная дорога к большому селу Жашковичи. А из Жашковичей рукой подать до шоссе на Маневичи.

Вдруг Бобренок даже свистнул от неожиданности и опустился на колени прямо на сырой мох, забыв, что может запачкать совсем новые галифе. Правый след вырисовывался четче, был глубже левого чуть ли не на сантиметр, а это значило: человек хромает. Итак, мужчина ступал на левую ногу осторожно, перенося всю тяжесть тела на правую. Из этого следовало…

Майор почувствовал, как запылали у него щеки. Да, из этого следовало, что человек поранил или вывихнул левую ногу: неудачно приземлился, парашют запутался в дубовых ветвях, диверсант обрезал стропы и упал. Могло так случиться? Какое это имеет значение, главное — надо искать хромого человека.

До одиннадцати оставался еще час. Бобренок дошел до проселка и, поняв, что хромой направился к Жашковичам, повернул назад. Наверное, диверсант еще до выхода на проселок спрятал парашют, и, может, удастся найти его.

Целый час майор шарил в кустах, осматривая укромные участки леса, однако сегодня фортуна уже отвернулась от него. Он опоздал к условленному месту на пять минут. Толкунов уже поджидал его — сидел на обочине дороги и смотрел осуждающе: привык к точности и даже пятиминутное опоздание считал разгильдяйством.

Не обратив внимания на укоризненный взгляд Толкунова, Бобренок спросил:

— Ну что?

— Ничего, — мрачно ответил Толкунов. — Я обыскал каждую кочку, — ударил ребром ладони по колену, — и ничего. Проклятие какое-то…

Майор присел рядом, достал из сумки бинт и, еще раз понюхав его, протянул Толкунову.

— Где? — сразу понял тот.

— Метрах в трехстах от дуба. Перевязывал ногу.

— Почему именно ногу?

Бобренок высказал свои предположения, и лицо капитана просветлело.

— Надо расспросить людей в Жашковичах, может, кто-нибудь видел хромого. — Толкунов встал легко, словно отдыхал не пять минут, а по меньшей мере час. — Пошли в село.

Бобренок внимательно наблюдал за дорогой, стараясь обнаружить знакомые следы, но безрезультатно. Совсем недавно в Жашковичи проехали возы с сеном, его клочья виднелись на обочине дороги.

Село показалось неожиданно, первая хата стояла среди леса, и только за ней деревья были выкорчеваны — там виднелись огороды. Крытая щепой, срубленная из старых, потемневших бревен, хата казалась меньше, чем была на самом деле, выглядела какой-то печальной, будто тосковала о чем-то. Крыльцо перекосилось, щепа на крыше замшела, калитка скривилась и стучала на ветру.

Майор вошел в хату. В сенях стояла бочка, на веревке висело какое-то тряпье, пахло затхлым жильем, борщом, прошлогодней капустой или огурцами. Бобренок хотел постучать в грубо сколоченную, тяжелую дверь, но она раскрылась сама, и на пороге показалась пышногрудая красивая молодая женщина с заплетенными и аккуратно уложенными на голове косами.

— Заходите, — пригласила гостеприимно и даже как-то поспешно, — прошу пана офицера заходить…

В комнате стоял стол, несколько табуреток и лавка вдоль стены. Но за хлопчатобумажной пестрой занавеской Бобренок заметил роскошную для бедного полесского села никелированную кровать с большими блестящими шарами на спинках и платяной зеркальный шкаф, который украсил бы любую квартиру. Это несколько удивило майора. Сел на лавку, снял фуражку и спросил у хозяйки, что стояла в ожидании, прислонившись к печке:

— Ваша хата крайняя в селе, рядом дорога. Не видели ли вы сегодня утром военных? Нескольких или одного? Разминулись мы, а договорились встретиться именно в Жашковичах.

— Нет, не видела… А вы сами откуда? — бесцеремонно поинтересовалась женщина.

— Ну, знаете, военные…

— Тайна, значит, — улыбнулась насмешливо.

— И никто из чужих не проходил?

— Может, и проходили. За всеми не усмотришь.

— Сегодня сено возили, — не сдавался майор. — Откуда?

— А с Григорьевских лугов.

— Видели, как везли?

— Ну видела.

— И никого не подвозили?

— А бес его знает…

Майору показалось: женщине что-то известно, но она почему-то отмалчивается.

— Вы когда сегодня встали?

— Как всегда, на рассвете.

— Коровы же нет, для чего так рано?

— Привычка, — усмехнулась и как-то вызывающе распрямила плечи, выпятив высокие груди. — Крестьянская привычка, вместе с солнцем, ведь и ложимся рано. Керосина нет. В пять уже в огороде копалась.