– Я вас люблю!..

На это Эмрода, с очаровательным взором и скромностью пансионерки, отвечала:

– Я завишу от дядюшки… Обратитесь к нему… если он примет ваше предложение, я не откажу…

Это признание, хотя не совсем прямое, еще более увеличило упоение Рауля.

– Ангел! – шептал он. – Тебе мое имя!.. тебе моя жизнь!.. Тебе моя рота… тебе… тебе… тебе…

Потом он произнес несколько несвязных слов, локти его опустились на стол, а голова упала на руки. Он был совершенно пьян. Через две минуты он спал.

Четыре особы, находившиеся в это время возле Рауля, то есть Эмрода, Бенуа, виконт Ролан де Сильвера и майор Танкред д'Эстаньяк, поставили на стол стаканы, которые подносили уже к губам, переглянулись и засмеялись, но тихим и безмолвным смехом, очевидно, не желая разбудить уснувшего гостя.

Бенуа первый прервал молчание, и то знаками, как глухонемой. Он указал на Рауля, потом на себя, потом на троих своих сообщников и два раза сделал вид, будто аплодирует. Это был новый и весьма замысловатый способ показывать, что все исполнили свой долг. Майор и виконт это поняли, и так как другие занятия призывали их в другое место, они молча пожали руки дяде и племяннице и вышли на цыпочках из лавки «Серебряный Баран».

Бенуа, Эмрода и Рауль остались одни.

Через две минуты Эмрода подошла к мнимому дяде и шепнула ему:

– Я уйду!..

– Куда? – спросил Бенуа, тем же тоном.

– По своим делам! Мне кажется, мой милый сообщник, что вы становитесь очень любопытны!..

– Опять какая-нибудь интрижка!..

– Может быть.

– Безумная голова!

– Старый ворчун!

– Но, – продолжал Бенуа, указывая на Рауля, – если он спросит о вас, когда проснется?..

– Есть чем думать! Отвечайте ему просто, что я ушла в свою комнату; я думаю, что это очень естественно и даже прилично.

– Кажется, бедняжка влюбился в вас серьезно…

– Не говорите этого.

– Отчего?

– Оттого, что эта любовь очень меня огорчает…

– Вы шутите?

– Нисколько! Весь вечер у меня ныло сердце!.. Я чувствовала угрызение совести, оттого что я ваша сообщница в этом гнусном деле!.. Знаете ли, ведь это гнусность грабить таким образом несчастного молодого человека?

– Знаю ли? – возразил Бенуа. – Еще бы!.. Да, я знаю, что это гнусность, но она прибыльна, а мы часто делаем такие гнусности, которые не приносят нам ничего!..

– Этот молодой человек очарователен! – прошептала Эмрода, с меланхолическим видом потупив свои прекрасные глаза, которые были устремлены на Рауля, пока говорил Бенуа.

– Берегитесь, душечка! – возразил последний. – Пожалуй, вы не шутя влюбитесь в кавалера Рауля де ла Транблэ!..

– Может быть…

– Что вы сказали?..

– Я сказала: может быть.

– Что же вы будете делать в таком случае?

– Я спасу этого молодого человека и вырву его из ваших когтей!..

– Извините, моя милая, мне кажется, что вы забыли..

– Что?

– Одну статью в уставе нашего общества…

– Какую?

– А вот эту: «Если кто-нибудь из нас изменит интересам общества и будет способствовать неудаче предприятия, начатого нами, этот вероломный сообщник будет исключен, и каждый из нас даст клятву преследовать его всегда и повсюду своей ненавистью и мщением»…

Эмрода опустила голову и ничего не отвечала.

– Теперь вспомнили? – спросил Бенуа лукаво.

– Да, – прошептала девушка.

– Очень хорошо!.. Не будем же более говорить о вещах бесполезных, и если вас ждут где-нибудь в другом месте, ступайте, милое дитя, я вас не удерживаю…

– Когда я вам буду нужна?..

– Завтра.

– В котором часу?

– В двенадцать.

– Где?

– Здесь.

– Приду непременно.

– Надеюсь…

– Прощай, старый черт!

– Прощай, очаровательный бесенок!

Эмрода набросила на плечи плащ из простой материи, закрыла капюшоном лицо, что придало ей внешность гризетки, возвращающейся с работы, бросила на Рауля последний томный и почти печальный взгляд и вышла. Николас Бенуа опять сел напротив кавалера и принялся пить,

Было около полуночи, когда мнимый купец, найдя, что гость его довольно поспал, встал из-за стола и опрокинул стул. Рауль проснулся, глаза его были еще сонные, и совершенный беспорядок господствовал в его мыслях.