— Ты и вправду так думаешь? — спросила Жанна просияв.

— Клянусь тебе… И никогда еще убеждение в этом не было тверже и непоколебимее, чем теперь.

Жанна обвилась обеими руками вокруг шеи Рауля и, пламенно прижав его к своей груди, прерывала поцелуями каждое свое слово.

— И я также, мой Рауль, думаю это… Мне кажется даже, что когда я далеко, моя любовь должна защищать тебя… В некоторые часы я слышу таинственный голос, говорящий мне шепотом, что я — твой добрый ангел…

Пока Жанна произносила эти слова, в которых ясно выражалась вся восторженность ее души, мрачное облако пробежало по лицу Рауля и брови его нахмурились. Жанна не заметила этого, да и, заметив, наверно, не поняла бы. Подавляемый трогательным изъявлением такой неизмеримой любви, Рауль, может статься, в первый раз сказал себе, что совершил гнусный поступок, сковав со своей преступной жизнью, беспрерывно угрожаемой погибелью, существование этого восхитительного существа… Он говорил себе, что таинственный голос, о котором упоминала Жанна, наверно, ее обманывал, потому что Господь не может допустить доброго ангела заботиться о злом гении!.. Но эти впечатления были мимолетны. Улыбка возвращалась на губы Рауля; взор его снова засверкал; лоб прояснился, и, отвечая на поцелуи Жанны, молодой человек прошептал:

— Ты моя жизнь! Ты моя сила! Ты мое счастье! Я люблю тебя!..

Пробило три часа. В эту минуту Жак доложил своему барину, что карета маркиза де Тианжа въезжает на двор.

— Я иду к нему, — сказал Рауль.

— Остаться мне с тобою, чтобы принять его, друг мой? — спросила Жанна мужа.

— Нет, дитя мое, — отвечал он.

— Почему же?

— Ты знаешь, моя возлюбленная, что у меня нет от тебя секретов и что все, что будет сказано между Тианжем и мной, я повторю тебе. Но я боюсь, чтобы твое присутствие не показалось нескромным и даже стеснительным маркизу, если то, что он хочет сообщить мне, касается лично его.

— Хорошо, друг мой, я уйду, — отвечала молодая женщина. — О! Властелин моего сердца, ваша воля будет исполнена!..

Жанна вышла. В эту минуту маркиз входил на лестницу, Рауль встретил его там и тотчас ввел в восточную гостиную.

— Знаете ли вы, любезный маркиз, что ваши таинственные строки почти встревожили меня?.. — сказал Рауль, как только удостоверился, что двери хорошо заперты.

— Еще бы, друг мой! — возразил маркиз де Тианж. — Вы имели причину тревожиться, и я приехал сюда не затем, чтобы успокоить вас…

— Как?.. Стало быть, есть дурные известия?

— Да.

— Наши дела идут дурно?

— Очень дурно… И вы это давно знали бы, если бы вместо того, чтобы погрузиться душою и телом в наслаждения медового месяца, удостоили бы заняться несколько более внешним миром…

— Но я думаю, что опасность все-таки еще не слишком велика?..

— Конечно, нет.

— И еще можно поправить вред?..

— Надеюсь.

— Что же такое случилось?

— Помните ли вы, что я вам говорил накануне вашей свадьбы?

— Насчет чего?

— Насчет тех искусно связанных сетей, которыми опутывают регента?..

— Да, вы мне говорили об Антонии Верди…

— Именно; и о ней-то опять я хочу поговорить с вами сегодня.

— Ага…

— Вы, без сомнения, забыли осведомиться об этой интриганке!..

— Нет; но я не узнал ничего такого, что могло бы быть нам полезно.

— Тем хуже, потому что влияние итальянки на Филиппа Орлеанского увеличивается истинно странным образом. Она каждый день бывает в Пале-Рояле и три раза в неделю имела несказанную честь пользоваться особенными милостями регента.

— Его возлюбленные, должно быть, страшно перепуганы?

— Парабер и Сабран в отчаянии, а другие уверяют, что итальянка опоила регента зельем… Он хочет подарить ей прехорошенький отель на улице Серизэ…

— В самом деле, как вы говорите, это важно… Если эта женщина овладеет регентом посредством не только легковерия, но и чувственности, ее влияние может сделаться неограниченным…

— И вы понимаете, так же хорошо, как и я, что неограниченное влияние Антонии Верди погубит нас…

— Мы будем бороться…

— Это еще не все… Вы ранили на дуэли виконта д'Обиньи, который, к счастью, вас не знал…

— Да.

— Он убит несколько дней тому назад…

— Я об этом слышал…