— Кавалер, — сказал ему Филипп, — вы из числа тех людей, которые, владея знанием, делающим их могущественными, не хвалятся этим знанием, ни этом могуществом, а такие люди редки! Вы из числа тех, которые, обещая что-нибудь, делают более, нежели обещали. Такие люди тоже очень редки! Достоинства ваши велики, потому и награда должна быть соразмерна с ними… Скажите мне сами, какой награды хотите вы?

Радость и гордость торжества заставили сердце Рауля забиться.

— Ваше высочество, — пролепетал он, — я не хочу никакой награды… Я счастлив тем, что мне удалось доказать вашему высочеству, что я не совсем достоин славного титула адепта и посвященного. Осмелюсь только на коленях умалять ваше королевское высочество оставить без внимания клевету, которую мои враги, завидуя благосклонности, которой ваше королевское высочество удостаиваете меня, без сомнения, не преминут распространить против меня.

— Будьте спокойны, любезный кавалер, я не бросаю тех, кого уже удостоил моим доверием. Притом то, что я видел сегодня — могущественный щит, о который разобьются нападки клеветников.

В ту минуту, когда начался этот разговор, регент приказал принести свечи в Ночную залу, которая оказалась вдруг блистательно освещенной. Филипп Орлеанский вошел на эстраду и приблизился к обоям.

— Как она хороша! — прошептал он в последний раз, смотря на царицу. — Когда подумаешь, — прибавил он громче, — что эта безжизненная фигура сейчас была одарена жизнью, движением, дыханием, взором! Не в состоянии ли это испугать мысль? Поставить в тупик человеческий разум?

— Да, конечно, ваше высочество, — подхватил Рауль, — всякий раз как совершается чудо, человеческому разуму остается только преклониться, не стараясь понять то, что непонятно для него…

— Не покажете ли вы мне опять это чудо, кавалер?.. — спросил Филипп.

— В любой момент, как только ваше королевское высочество пожелаете, — отвечал молодой человек.

Но, давая этот ответ, кавалер де ла Транблэ втайне умолял небо, чтобы к Филиппу пореже приходило это желание.

— Ну, милостивые государыни, — сказал тогда герцог Орлеанский, обращаясь к мадам де Парабер и Эмили, которые стояли поодаль и разговаривали с маркизом де Тианжем, — довольно фантастического на сегодня, не правда, ли? Нас ждет ужин, пойдемте. Прощай, Балкис! Прощай прелестная царица! Ах, Соломон, ты был так счастлив!!

За ужином было только пятеро собеседников: две женщины и трое мужчин, из которых один был актером, а другие — зрителями предшествующей сцены. Мадам де Парабер сидела с правой стороны регента, Эмили с левой, а Рауль и маркиз напротив него.

В эту минуту к регенту подошел лакей и на серебряном подносе подал ему какую-то бумагу. Филипп с изумлением взглянул на имя подписавшего эту бумагу.

— Что это значит? — спросил он.

Лакей шепотом дал ему какие-то объяснения.

— Это очень странно!.. — воскликнул герцог, выслушав лакея, который тотчас вышел из комнаты. — Кавалер, — продолжал он, — угадайте, кто пишет к нам?

— Как могу я угадать? — отвечал Рауль, смеясь. — Разве только великий царь Соломон, узнав, что сегодня вы принимали у себя его возлюбленную Балкис, тоже захотел явиться в Пале-Рояль. Иначе я не вижу…

— Вы правы, — перебил Филипп, — вы никогда не угадаете… Это пишет Антония Верди…

— Антония Верди? — повторил Рауль, задрожав, как будто услыхал какое-нибудь гибельное известие.

— Это молодая чародейка, — продолжал регент, — о которой я, впрочем, не хочу говорить ничего дурного, потому что, хотя она и гораздо ниже вас, однако тоже имеет свои достоинства, являлась в полночь в Пале-Рояль. Ей отвечали, что я дал строжайшее приказание не пускать никого в маленькие апартаменты. Тогда она предлагала моему камердинеру пятьсот луидоров, если он согласится впустить ее в Ночную залу. Камердинер отказал. Антония Верди решилась уехать, говоря, что завтра я буду очень жалеть, что несколькими часами ранее не узнал того, что она хотела мне сообщить… Что вы на это скажете, кавалер?

— Я скажу, ваше высочество, — заявил Рауль, очень побледнев, — что если предчувствия меня не обманывают, то Антонию Верди надо поставить в первом ряду между теми моими врагами, о которых я имел честь говорить вашему королевскому высочеству…

— Зачем же ей вас ненавидеть? — спросил Филипп.

— Зачем? — вскричал Рауль. — Затем, что она считает себя моей соперницей, затем, что она пугается милости, которою ваше королевское высочество удостаиваете меня… зависть доводит до ненависти, Антония Верди мне завидует…

— Весьма может быть, что вы и не ошибаетесь, кавалер, — отвечал регент, — но я повторяю вам, не бойтесь ничего… я заставлю молчать всех тех, которые поднимут против вас свой голос…

— Дай Бог, чтобы ваше королевское высочество всегда так думали! — пролепетал Рауль.

— Неужели вы сомневаетесь? Вспомните, что это значит, подозревать мое слово и мое благородство?!

— Сохрани меня Бог сомневаться в слове моего государя, подозревать благородство первого дворянина королевства! Но…