По лестнице зацокали каблучки. Селина, единственная девушка среди эпигонов, как всегда, выглядела прелестно. Каштановые, с медным отливом волосы густыми волнами ниспадали ей на плечи; чувственное и свежее лицо отличала безукоризненно гладкая кожа. Впрочем, коллеги относились к ее красоте настороженно: будучи достаточно искушенными, они понимали, что внешность Селины — это в первую очередь дополнительный инструмент Власти.

— Доброе утро, мальчики… Виндарий, ты зафрахтовал судно? Властительница ждет твоего доклада. — Голос Селины звенел, будто серебряный колокольчик.

— Будет, будет ей доклад, — проворчал молодой человек. — Ты-то чего встала в такую рань?

— Заменяю Гармодия, согласно приказу… — Девушка выдержала паузу и мило улыбнулась. — Сейчас его очередь спуститься в подвал.

Гармодий чертыхнулся.

— Властительная Мельдана просила поторопиться, — ангельским голоском добавила Селина.

Язвительная реплика готова была сорваться с губ эпигона, однако Гармодий пересилил себя и молча исчез в глубинах дома.

— Он такой милашка… — томно промурлыкала девушка. — Не находишь, Винни?

— Безусловно, — усмехнулся Виндарий. — Как, впрочем, и ты. Мы все необычайно милы, Селина; правда, каждый по-своему.

В подвале кое-что изменилось. Тварь по-прежнему пребывала в центре пентакля; зато в углу, на некрашеных козлах, теперь покоился новенький гроб — роскошный, крытый черным лаком, с бронзовыми ручками, похожий на дорогое пианино. Властитель Петроний, склонившись над столиком с химической посудой, отмерял из скляниц дозы препаратов. Лампа Тролле, самая мощная из имеющихся в доме, придавала и без того зловещей картине потусторонний оттенок. Густыми волнами наплывали запахи эфира и камфары; но даже они не могли забить до конца тяжелый, мускусно-земляной дух Твари.

— Она здорово усохла с тех пор, как я был здесь последний раз, — заметил Гармодий, не без внутренней дрожи созерцая пленницу пентакля.

Петроний поднял голову. Лицо его до самых глаз было замотано тряпкой.

— А, это ты… Сейчас поможешь мне с инъекциями. Готовься — надо будет прижать ее как следует.

Гармодий несколько раз глубоко вздохнул и сосредоточился. Властитель взял в руки шприц с двумя дополнительными кольцами для удобства удержания и кивнул помощнику:

— Завяжи чем-нибудь рот и нос на всякий случай.

Придерживая у лица тряпку, Гармодий явил Власть.

Тварь в пентакле распластало; Петроний, аккуратно перешагнув очерченную красным мелом границу, быстрым движением вонзил иглу.

Тварь судорожно дернулась, на пол посыпались мелкие сухие чешуйки. Запахи мускуса и свежевскопанной земли усилились, став почти невыносимыми. Глаза щипало. Эпигон чувствовал себя так, будто его воткнули головой в хорьковую нору — Тварь единственным доступным ей способом выражала протест. Властитель опорожнил шприц и отступил, внимательно следя за тем, чтобы не размазать линии пентакля.

— Держи покуда, не отпускай — пусть немного успокоится.

— Что вы ей дали, снотворное?

— Нет, питательный раствор и препараты, угнетающие двигательную активность. Свежей органики на корабле не будет, так что ее кровь на время путешествия должна превратиться в этакий загустевший бульон…

Снотворное введем перед самой отправкой и будем повторять инъекции по мере надобности прямо сквозь крышку гроба — я проделал в ней небольшое отверстие.

— Ловко придумано! — одобрил молодой человек. — Но как мы заявим сей груз на таможне?

— Как тело некоего итанца, завещавшего похоронить себя на родине. Подобное вполне вписывается в их религиозные догматы: бальзамирование и прочее в таком духе…

— Ну а если какой-нибудь не в меру ретивый регистратор решит заглянуть внутрь?

— Что ж, я ему не завидую! — ухмыльнулся Петроний.

В саду стояла тишина — такая, что слышно было, как падают с деревьев увядшие листья. Сквозь хитросплетение ветвей просвечивали стены усадьбы: потемневшие от времени, в лохмотьях растрескавшейся и частично облетевшей краски. Легкая голубоватая дымка неподвижно висела в воздухе. Ближе к закату она начнет сгущаться; и как только зайдет солнце, болотистую равнину покроет плотный, густой туман.

— Надо быть земноводным, чтоб жить в этих краях! — пробормотал капканщик. Тусклый полузатопленный пейзаж, словно только что сошедший с листа гравюры, невольно нагонял тоску.

— Разделяю твои чувства! — ухмыльнулся Куяница. — Я ведь не из здешних мест, а с севера Фортуганы. Там все совсем по-другому: холмы, поросшие вереском, еловые леса да крохотные деревушки, укрытые в чащобах; одним словом — раздолье для вольного люда. Не то что здесь: круглый год сидишь в болоте с мокрым задом, любуясь на ветряные мельницы.