Шрифт:
— Ищи, Женя, мать, ищи.
— Да как? Времени-то сколько пролетело! Где уж теперь!
— Напиши на радио, в передачу «Найти человека». Помогут.
С этого первого письма и началась большая работа по розыску потерявших связь родственников Боковых. Бюро розыска Красного Креста и Красного Полумесяца сообщило в Люберецкий отдел внутренних дел:
«Нам известно, что Евгений был найден 24 июня 1943 года на Рогожском рынке г. Москвы и отправлен через 33-е отделение милиции в Центральный детский приемник, оттуда его отправили в Юсьвинский детский дом Пермской области. В личной карточке Евгения указано, что отец Боков Федор находится в РККА, мать Бокова работает.
В детской картотеке нашего бюро имеется сторожевой листок на Бокова-Соловова Евгения Федоровича, 1938 года рождения, в котором записано, что 24 июня 1943 года мальчика увезла гр-ка Тихачева, местожительство родителей — Ухтомский район, розыск Евгения производил Ухтомский райотдел милиции.
Мы полагаем, что этот сторожевой листок относится к нашему заявителю Бокову Евгению. Просим проверить по архивам бывшего Ухтомского РОМ, нет ли данных о том, кто разыскивал Бокова-Соловова Евгения Федоровича».
Розыск был поручен инспектору паспортного отделения люберецкой милиции Анастасии Матвеевне Соколенко. У инспектора Соколенко богатый опыт: скольких она разыскала, скольким людям помогла в жизни! Сердце ее не знает покоя, болит за чьи-то поломанные судьбы. Судьба самой Анастасии Матвеевны тоже не из легких. С пяти лет росла без отца. Их, семерых, кормила, одевала, учила мать.
И вот перед Анастасией Матвеевной сидит старушка и с трудом выводит под заявлением свою фамилию — Бокова.
«Начальнику Люберецкого горотдела милиции от Боковой Прасковьи Леонтьевны, 1900 года рождения, проживающей в поселке Малаховка Люберецкого района, ул. Малаховская, 13.
Прошу разыскать моего сына Бокова-Соловова Евгения Федоровича, 1938 года рождения. 24 июня 1943 года Евгения увезла в Москву моя знакомая Тихачева Евдокия. Вечером и в последующие дни знакомая и сын не вернулись. С 1943 по 1955 год мы разыскивали Евгения, но результатов это не дало».
— Расскажите, Прасковья Леонтьевна, о себе, о сыне, — просит Соколенко.
Нелегко дается рассказ пожилой женщине, тяжело воспоминание.
— У нас с мужем, Федором Сергеевичем Солововым, было двое детей. Юрий родился в 1929 году, Евгений — в 1938 году. Муж как ушел на фронт, так и пропал без вести. Осталась я с ребятишками одна, сама работала стерженщицей на заводе. Дружила я в ту пору с Евдокией Тихачевой. Приходит она как-то и говорит, что собралась в Москву за продуктами, пусть, мол, Женя с ней поедет. Ни к вечеру, ни на другой день они не явились. Поехала я сама в Москву, в управление милиции. Искала и наша районная милиция…
Заполнен протокол объяснения. Через два дня Соколенко вновь приглашает Бокову и ее сына Юрия. Протягивает Прасковье Леонтьевне маленькую фотокарточку, присланную из бюро розыска Красного Креста. Мать мучительно вглядывается в снимок, рука теребит кончик платка.
— Женя…
— Да, это брат, — уверенно подтверждает Юрий Боков.
Но ведь надо еще доказать, что Е. Ф. Боков, который обратился в Красный Крест, и Боковы, что сидят в кабинете Соколенко, родственники. Мало ли людей, в чьих биографиях много схожего. Ошибиться нельзя: не дано такого права скромному труженику паспортного отделения милиции. Все было бы ладно, все бы пошло своим чередом. Да вот уж так получилось, что адреса Бокова-неизвестного паспортный стол не получил. Все, чем располагала Соколенко, это маленькая частичка почтового штампа на краешке конверта — УССР…
Вздохнула Анастасия Матвеевна, поняла, что не скоро еще состоится встреча. Надо же такому случиться! Живут мать и сын на одной земле, ищут друг друга, а разлуку пока не преодолеть.
— Будем искать Бокова-неизвестного Евгения Федоровича, проживающего на Украине, — решила Соколенко.
По одному, по два стали возвращаться адресные листочки в Люберцы. Слетались из десятков городов республики:
«Гр. Боков-неизвестный Е. Ф. на территории Житомирской области не значится», «По сведениям Днепропетровского областного адресного бюро прописанным не значится», «По г. Николаеву Боков-неизвестный Евгений Федорович, 1938 года рождения, в прописке не значится», «Адресное бюро города Севастополя сообщает, что гр. Боков-неизвестный Евгений Федорович прописанным не значится».
Тернополь, Сумы и Енакиево, Полтава и Ровно, Харьков, Чернигов… Не значится, не значится. Но живет же на Украине Женя, в сорок третьем на долгие годы уехавший из Малаховки! И снова пишет Анастасия Матвеевна, снова перед ней карта и справочники.
Из Запорожья ответили:
«Боков-неизвестный Евгений Федорович, 1938 года рождения, не значится. Есть Боков Евгений Семенович, 1938 года рождения. Многое сходится. Воспитывался в детском доме, потерял родителей в том же году».
Может, он?
Соколенко пишет письмо. Увы, ответ не обрадовал…
«Я не тот человек, которого вы разыскиваете. Могу сообщить, что в 1945—1946 годах в детском доме у нас были и другие Боковы. Со мной учились Виктор, Владимир и, кажется, Евгений».
Подходили октябрьские праздники. Все реже почта приносила ответы адресных бюро. Больше стало поздравительных открыток. Многие семьи желали счастья «крестной маме». А рядом в Малаховке не знала покоя семья, в тревоге жила старая мать. Что сказать ей? В папке аккуратно подшиты телеграммы и справки, копии записи акта о рождении Евгения Соловова. 26 ноября 1938 года Малаховским поселковым Советом было зарегистрировано рождение сына у Соловова Федора Сергеевича и Боковой Прасковьи Леонтьевны. Но в военные годы Женя жил с матерью, и звали их в поселке Боковы…
Не хватало самого главного — письма самого Евгения Бокова, получившего, видимо, еще в детприемнике добавление «неизвестный». Те, кто нашли пятилетнего мальчика на Рогожском рынке во время бомбежки, не очень-то тогда поверили ему.
— Кто ты?
— Женя Боков.
— Как зовут маму?
— Мама.
— Папу?
— Федор.
— Где ты живешь?
— У нас дома сосны во какие огромные растут. И поезд ходит высоко-высоко, — рассказывал малыш работнику милиции под грохот рвущихся бомб.