Самолет начал снижаться. Ася и Мишель смотрели в иллюминатор. Внизу простирался город.

— Какой огромный город! — воскликнула Ася.

— Около четырёх миллионов населения, а с предместьями — больше десяти. Как ваша Москва будет.

— Нет, Москва больше, — возразила Ася.

Самолёт коснулся бетона и побежал по полосе. Ася вздохнула с облегчением.

— Почему ты так вздохнула, что было плохо в полёте?

— Нет, я боялась за тебя. После такого ранения перенести полёт трудно.

— Все в норме, я не ощущал нагрузки.

Их встречали мать и отец. Среди толпы встречающих Ася сразу их разглядела. Только двое этих пожилых людей с улыбкой смотрели на неё и на Мишеля. Мишель подвел Асю к родителям. Мать вся в слезах обняла его и расцеловала. Отец стоял в стороне, после обнял его и крепко прижал к себе.

— Знакомьтесь, это моя жена Ася.

Мать подала Асе руку, широко улыбаясь.

— Надежда Михайловна, — сказала она по-русски.

— Отец подал руку и сказал одно слово: — Жак.

— Мишель, как отца по отчеству, неудобно как-то по имени? — спросила Ася.

— Александрович он, — засмеялась мать, — сразу чувствую русский дух. Сама русская и люблю, чтобы русский дух рядом был. Молодец Мишель. Знаете, Ася, я так мечтала о русской невестке. Старый Турене смотрел, не произнося ни одного слова.

— Он у нас до сих пор не выучил русский, — Надежда Михайловна махнула в его сторону рукой. Всего только три слова и знает: люблу, хочью и хорёшё. Все засмеялись. Даже старик понял, что разговор идёт о нем.

Водитель вёл машину медленно; так ему велел старый Турене. На заднем сидении Мишель и мать, знакомили Асю с Парижем.

— Когда ты, наконец, покинешь свой легион? Носишься по белому свету, места себе не находишь, — ворчал на сына Жак. — И мать вся извелась из-за этого.

— Все, папа, по состоянию здоровья ухожу на пенсион.

— И что, нужно было себя доводить до этого. Защитник выискался. Всех не защитишь. А я стар стал. Фирму кому-то надо передавать.

— Вот мне и передашь.

— Слава богу, поумнел. Пьер недавно приходил.

— Чего он от тебя хотел?

— Как будто ты не знаешь — что. Денег просил на освободительное движение африканских стран. Всего лишь миллион, как будто эти миллионы — макулатура, так, вчерашние газеты.

— Дал?

— Нет, не дал и больше не дам, иначе этому конца не будет. С ним еще была эта придурошная.

— Катрин, что ли?

— Да, всё о тебе спрашивала. Хорошо хоть женился, а то «повесилась» бы на тебя и в свою компартию потащила.

— Ну, с чего ты взял, папа?

— А с того, что симпатизируешь ты им. Того и гляди, облапошит тебя эта Катрин с Пьером, тогда уж, точно, «денежки ваши стали наши». В коммунистические идеалы играют, а без Лауры (имя по фр. произносится, так же как и золото) все равно не могут, до безумия в неё влюблены. Всем «Лауру» подавай: что капиталисту, что пролетарию.

— Ты же знаешь, что это мои одноклассники и не более того.

— Ну и что с того, что вместе учились. Выучились и у каждого своя дорога.

А их больше ко мне не води. Не дам ни франка. У меня и без того дела не важно идут. Пусть им дает та страна, которую они боготворят, и, которая искалечила тебя. Там нефть рекой льется, денег много. Пусть и подкармливают всех этих прохвостов.

— Господа, прекратите, — вмешалась мать. — Ася не знает французского языка, что она подумает.

— И хорошо, что не знает, — ворчал Жак, — а то сразу бы поняла, с каким глупым человеком имеет дело.

Мать обратилась к Асе:

— Вы простите их, это отец ругает Мишеля за его ребячество. У него с детства было повышенное чувство справедливости. Вот он и пошёл в легион, чтобы людей защищать.

Дом Турене был на юге Парижа. Когда проезжали маленькую улицу Мари-Роз, Мишель обратился к Асе:

— Вот здесь, Ася, в доме номер четыре жил человек, виновный во всех ваших бедах — Ульянов (Ленин).

— Оставь, Мишель, — сказала мать. — Разве только он повинен. Скорее в том виновны мы сами, вернее наши отцы: Романовы, Галицины, Шереметевы, Салтыковы, Толстовы и другие господа, жаждущие отречения царя. Они же подкармливали своими деньгами эти кружки. Они, а не Ульянов, заставили отречься от престола, чтобы не мешал им кутить и гулять. Республики им захотелось. Думали, что республика будет сама управляться. А они будут ездить на зиму на Лазурный берег в Ниццу, а летом в свои имения или на воды в Баден-Баден. Будут играть в казино, и волочиться за молоденькими куртизанками. Ты видел, как отец твой работает? Отдыхать едем только на недельку! Так это фирма, а тут целая держава. Русские аристократы думали так: царя свергнем и будем сами себе творить, что вздумается. Вот и натворили. За царём и их турнули. Мой отец всё время говаривал: «Мы виноваты перед Господом, что свергли его помазанника». Так что, Мишель, винить надо не Ульянова и его окружение. Они только корону подобрали, что валялась на помойке. А за то, что невинных царевых детей погубили, судить надо Ульянова и его партию. То, что царя казнили, их винить нечего. И поделом ему. В войну ввязался: сербов, видите ли, пожалел, славянофил выискался, а у самого от славянина разве что фамилия осталась. Россию мракобесам в руки отдал. Кровь Столыпина на его руках. Он своей охранке дал команду «фас». А те и убийцу подобрали. Виноваты «мокрицы», они толкнули народ на это безумие.