— Вот ваше наказание! Город для вас будет разделен на две части. В одной сможет находиться Каззиз из Чистых, в другой — Мараена из Повинующихся. Вам запрещено встречаться. Разговаривать, видеться, передавать письма, слушать рассказы о себе. Если когда-либо кого-нибудь из вас застанут на попытке связаться с другим осужденным, то этот другой умрет. Вы будете здесь жить до конца дней своих, помня о любви, ее аромате и цвете. Зная, что любимый вами человек рядом, тут же, за невидимой границей, вы не сможете ни увидеть, ни услышать, ни коснуться его... Я сказал.

Потом их забрали.

Это произошло тридцать четыре года назад. Он думал о ней ежедневно. Не женился на назначенной родителями девушке, потому что ее семья разорвала помолвку. Мало кто поддерживал с ним дружеские отношения. Он много работал. Он не знал, что происходит с Мараеной, потому что ему не позволено было знать ее жизнь. Он часто ходил по улицам вблизи от условной границы раздела города. Думал, что, может, она недалеко, за углом, на соседней улице, в проезжающей мимо транспортной капсуле. Сколько же раз он намеревался пойти на площадь перед храмом или в район портового дока и ждать, что она придет? Он ни разу этого не сделал, не смел подвергать ее опасности.

Тридцать четыре года.

У них был только кот. Первый раз котенок пришел к дому Каззиза через две недели после суда. Юноша не мог твердо сказать, Оронк ли это, потому что подросший уже котенок промелькнул на улице чем-то явно напуганный. Потом он начал приходить чаще. Его очень быстро приметил отец Каззиза и тут же вызвал священника-судью. Они схватили кота, чтобы проверить, не принес ли он какое-то сообщение. Священник после краткого раздумья и нового изучения соответствующих статей кодекса Свитков решил, что закон не запрещает Каззизу играть с котом. Так оно и повелось — до сего дня.

Юноша рос, созревал, мужал. Кот приходил каждые пять-шесть дней, оставался на несколько часов и вновь исчезал в городских переулках. Каззиз не знал, возвращается ли животное к своей хозяйке. Не знал, но подсознательно чувствовал.

Когда он гладил кота, в тепле его тела, в удовлетворенном мурлыканье, в ожидающем ласки изгибе спины он улавливал тепло и мягкое прикосновение руки Мараены. Чем был этот кот, посланец без послания, вестник без вестей, утешитель без утешения? Кто он — благословение, позволяющее помнить? Или проклятие, не дающее забыть? Чем он был все эти годы для тебя, Мараена...

Кот тихо мяукнул. Открыл глаза, помутневшим взором взглянул на Каззиза. Несколько раз ударил хвостом по подстилке, словно напрягая мускулы для последнего усилия. Наконец засопел и попытался встать. Получилось неудачно — ноги разъехались, голова упала на подушку. Однако Оронк не сдавался. Он дернулся еще раз, сполз с подстилки и встал на подкашивающиеся лапы. Минуту глядел на Каззиза. Мужчина опустился рядом, хотел взять кота на руки, но кот отверг помощь — сделал шаг, другой. Громко зашипел, может, от боли, а возможно, чтобы придать себе храбрости.

Каззиз погладил его по спине, едва касаясь свалявшейся шерстки, потому что боялся повалить кота даже легким прикосновением. Оронк снова мяукнул и направился к открытой двери. Каззиз, все еще стоя на коленях, удивленно смотрел на него.

«Ты идешь к ней? Сможешь ли ты добраться? Дашь ли ей погладить себя еще раз? Наверняка последний, ведь я не сомневаюсь, сейчас ты напрягаешь последние силы. Прошу тебя, кот, выдержи, очень тебя прошу, кот, этот один, последний раз... Прощай, кот. Прощай, Мараена...»

Оронк шел неуклюже, тащил тело совсем не по-кошачьему. Попытался бежать, но чуть было не перевернулся. Вышел из комнаты в открытую дверь. Через минуту Каззиз увидел в окно, как кот медленно идет вдоль окружающей дом загородки. Когда он исчез в какой-то щели, мужчина еще долго стоял у окна и снимал с руки пушки медово-седой кошачьей шерстки.

Похоже, они улетели недавно. Может, тридцать, может, пятьдесят лет назад. После них остались дома, странные картины и незнакомые машины. Не сохранилось ни одного их изображения, но изучая их жилища и инструменты, можно было предположить, как они выглядели.

Откуда они пришли, тоже было неизвестно. Здесь, на Септории, находилась только их колония. Была ли это научная база, лагерь беженцев или просто временное прибежище существ, потерпевших космическую катастрофу? Никто не знал. Но люди постоянно искали разгадку.

— Они опять накинулись на меня! — стонал Питер О’Нейл, когда Роберт перевязывал ему руку. — Я бы всех их перестрелял!

— Они красивые, — проворчал Роберт.

— Но у них отвратительный характер. — О’Нейл опять зашипел.