Если не считать нескончаемого монолога Лэмбоуна, все больше молчали. А сейчас они еще меньше были склонны к разговорам.

— Такой совершенный вечер! — чуть вздохнула Маргарет Минз, уютно устраиваясь в большом плетеном кресле на террасе. — Я не могу разговаривать. И только благодарю Бога, что я живу на свете.

На этой девушке, как внезапно стало ясно Бобби две недели назад в Лондоне, намеревался жениться Дивайзис. Она резко вышла на сцену и смела треугольник, упорно рисовавшийся в воображении Бобби. Хрупкая, нежно миловидная, в сумраке она казалась такой же призрачной и душистой, как ночная фиалка, и была она замечательной пианисткой. Накануне вечером она играла два часа. Сестра Пола мисс Лэмбоун была извлечена откуда-то с запада Англии, чтобы играть роль хозяйки, пока помолвленные гостят в коттедже. Бобби пытался завести с Кристиной-Альбертой разговор о Маргарет, но Кристина-Альберта не хотела говорить о ней.

— Видишь ли, — невозмутимо сказала тогда Кристина-Альберта, — она открыла ему мир музыки. Вот, что их сблизило. Она умна, она очень безыскусственна и умна.

— Я даже не слышал о ней — пока ты не упомянула про их помолвку.

— Они вместе ходили на концерты и всякое такое. Он с ней знаком гораздо дольше, чем со мной.

— А когда ты познакомилась с Дивайзисом?

— Примерно тогда же, когда папочка явился на Мидгард-стрит. Совсем недавно. Едва ведь полгода прошло. Пол Лэмбоун привел меня к нему посоветоваться о папочке. А они уже вместе больше года. Я думала, что их только музыка интересует. Друзья и друзья. И я думала, что он не собирается жениться во второй раз. И тут он решил — совсем внезапно. — Кристина-Альберта призадумалась. — Так уж устроена жизнь, Бобби. Накапливается, накапливается, и вдруг решаешься.

— Она не могла решить? Заставляла его ждать?

— Не она, — ответила Кристина Альберта с удивительной жесткостью в голосе. — Нет, — сказала она. — Решил он. — Казалось, она почувствовала, что выразилась не вполне ясно. — Он просто взял дело в свои руки.

Это был второй визит Бобби в Удимор. Пол Лэмбоун внезапно счел нужным собрать гостей в коттедже, видимо, под воздействием помолвки Дивайзиса. В промежутке Бобби виделся в Кристиной-Альбертой десятки раз, и в нем окрепла вера в особенность их отношений. Они заполнили его жизнь. Он постоянно грезил о ней, начиная с того дня, когда она рисовалась ему синеглазой и хрупкой, и всякий раз она оказывалась такой и поступала так, что его грезы разлетались в клочья. Это делало ее необыкновенно интересной. Все больше и больше его интерес к жизни начинал зависеть от нее. Он хотел жениться на ней хотя бы для того, чтобы сберечь этот интерес. Она отказала ему — два раза. И без соблюдения ритуала, положенного для подобных случаев. «Да ладно, Бобби, — сказала она. — Ничего не выйдет. Я не такая, какой ты меня считаешь».

«Никогда не такая, — сказал он. — Я ничего против не имею».

«Ты ужасно милый товарищ, — сказала она. — Мне нравятся твои волосы».

«Так почему бы тебе не прибрать их к рукам, и не стать товарищами навсегда?»

«Ужас какой!» — сказала она, вот так отвергнув его руку и сердце.

Они часто встречались, они проводили вместе значительную часть времени, кроме тех удручающих случаев, когда она внезапно бросала его, чтобы отправиться в театр или на прогулку с Дивайзисом. Или чтобы пойти к Дивайзису поговорить. Она всегда без колебаний бросала его ради Дивайзиса. И все-таки Бобби виделся с ней подолгу и много. Она мало что знала о театрах, мюзик-холлах, ресторанах, дансингах и прочем, а Бобби в этой области был скромно компетентен. Молмсбери чувствовали себя брошенными, а Сьюзен проникалась свирепой мстительностью из-за того, что ей так часто приходилось оставаться без историй на сон грядущий. Тесси, объявлял Бобби, его самый-самый дорогой друг, но когда он хотел излить перед ней душу, как бывало прежде (что он проделывал, когда Кристина-Альберта была с Дивайзисом), естественно, излияния посвящались Кристине-Альберте. Бобби был изумлен и разочарован, обнаружив, насколько Тесси оказалась неспособной оценить неисчерпаемую интересность и обаяние Кристины-Альберты. Какое-то слепое пятно в ее сознании! Она словно бы считала, что Кристина-Альберта очень так себе, тогда как она была несравненно лучше. В результате между Бобби и Тесси возникло отчуждение, очень удручавшее Бобби.

Потому что Кристина-Альберта была замечательной — и интересной! — вне всяких сомнений. Она интеллектуально развивалась с необычайной быстротой и все лучше узнавала мир. При каждой новой встрече она, на его взгляд, успевала стать еще более яркой личностью, с еще более глубокими и поражающими идеями. Казалось, она каждую свою минуту жила полной жизнью. Теперь она занималась в Королевском научном колледже у Макбрайда. И овладевала новыми знаниями с неугасающим энтузиазмом. Она влюбилась в сравнительную анатомию. Бобби всегда казалось, что сравнительная анатомия — на редкость сухая, педантичная ерунда, занятая костями, но Кристина-Альберта утверждала, что она озарила для нее всю историю жизни на Земле. Сравнительная анатомия решительным образом изменила ее представления о мире и о самой себе. «Это самое романтичное, о чем я когда-либо читала или думала, — говорила она. — Рядом с ней история человечества выглядит глупостью».

Трижды она возила его в музей Естественной истории в Кенсингтоне, чтобы продемонстрировать ему примеры удивительных открытий, волновавших ее ум. Она растолковала ему, как кости птичьего крыла или царапины, оставленные кремнем, могут воссоздать бури, солнечный свет и буйство жизни за десять миллионов лет до наших дней.

А затем неделю назад Кристина-Альберта вдруг согласилась выйти за Бобби. Взяла назад два своих отказа. Но, как и все остальное, сделала она это самым неожиданным и обескураживающим образом. Ей нужно было в чем-то признаться, и некоторое время — пока он хорошенько в это не вдумался — Бобби казалось, что это признание полностью объяснило ее отказы и сделало все в ней ясным и понятным.

Она потребовала, чтобы он поехал с ней в Хэмптон-Корт. Но в сады они не пошли, увидев сквозь решетку, что каштаны Буши-Авеню стоят в полном цвету, а потому прошли мимо пруда и оказались под ветвями, покрытыми белыми свечами цветков. Запоздавшая весна теперь явилась во всем тепле и блеске. Каштаны были великолепны, — словно зеленые морские волны взметывали нежно-кремовую пену под градом ядер. Синее небо полнилось светом.

— Весна теперь спешит показать, что действительно пришла, — сказала Кристина-Альберта.

Он чувствовал, что она собирается сказать что-то другое, и молча ждал.

— Я так и не решила, Бобби, а в этом году особенно, что такое весна — самое счастливое время года или самое беспокойное. Все и вся влюбляются.

— Я весны не дожидался, — сказал Бобби.

— Но каково лягушкам, которые не могут найти воду? — сказала Кристина-Альберта.

— Лягушки там, где есть вода, — сказал Бобби.

— Все женятся и дают согласие на брак, — сказала она. — Я думала… я думала, что хотя бы доктор Дивайзис — неутешный вдовец. Но весенние волны захлестнули даже его. Они всех захлестывают.