Он с раннего детства любил смотреть, как разделывают туши, спускают кровь, снимают шкуру и вырезают внутренности. Словно по волшебству свинья любого возраста превращалась в нежно-розового поросеночка!

Итак, в тот день Уилл, гонимый веретеном Гомера, уже довольно далеко отошел от школы, лег на траву рядом с дорогой и закрыл глаза. Он представил себе, как падает на деревянный прилавок свежий кусок розовой трепещущей плоти, и боль, вызванная гекзаметром, отпустила, а веретено начало вращаться в обратном направлении, распространяя по телу теплые волны, которые сходились где-то в нижней части живота. Спешить было некуда, и он задремал, продолжая во сне с наслаждением наблюдать за тем, как разделывают свиную тушу.

Его грезы прервал приближающийся стук копыт и колес. Уилл открыл глаза. Мимо проехала повозка, в которой юного Роберта Хэтуэя возили в школу. Единственной лошадкой управляла его сестра Анна, уже совсем взрослая девушка. Из-под шляпки у нее выбился локон светлых волос. Одной рукой она держала вожжи, а другой – с видимым азартом – нахлестывала лошадь по гладкому крупу. Повозка проехала мимо, в некотором отдалении съехала с дороги и остановилась в тени придорожных кустов.

Анне было невыносимо скучно дожидаться Роберта. И зачем это отец заставляет ее сидеть в повозке у школы, пока идут занятия? Это же половина дня! Десять раз можно было съездить домой и обратно. Но у отца были свои планы на первую половину дня, и в эти планы не входило присутствие детей в доме. Двадцатитрехлетняя Анна была особенно ни к чему, поэтому она получала объяснение: лошадь уже не молода, чтобы без нужды гонять ее туда-сюда; поспи там в сене, время ожидания и пройдет. Она и дремала, и просто так лежала, тупо глядя вверх и вместо неба разглядывая парусину, натянутую на деревянные рейки крытой повозки.

Вообще-то в повозке можно было даже свободно стоять, не упираясь головой. В солнечный день она становилась маленькой светлой комнатой, которая часто в воображении Анны превращалась в королевскую спальню, в которую тайком пробирался очередной фаворит. То ли от этих мыслей, то ли от быстрой езды личико Анны раскраснелось.

Сон как рукой сняло. Какая-то невидимая сила подняла Уилла с земли и толкнула к повозке. Он подкрадывался так осторожно, словно собирался зарезать свинью и боялся ее испугать. Подошел сзади и тихонько раздвинул полог.

То, что увидел Уильям Шакспер, которого впоследствии многие называли Шекспиром и Великим бардом, поразило его. Справедливости ради заметим, что увиденным мог быть сражен даже вполне взрослый мужчина. Анна Хэтуэй была девушкой выдающихся эстетических форм, которые в тот момент она предоставила (для охлаждения после быстрой езды) ласкам теплого ветерка и, как оказалось, взгляду юного Шакспера.

Уильяма так живо захватило зрелище нежной розовой девичьей плоти, раскинувшейся на сене в глубине повозки буквально на расстоянии вытянутой руки, что он потерял над собой контроль и руку таки протянул…

Александр протянул руку и взял со столика чашку с кофе. Двигатели самолета гудели ровно и монотонно, неумолимо возвращая ко сну. Он сделал два больших глотка. Смотреть сны порой бывает приятно, но сон есть сон, а жизнь есть жизнь. Надо вспомнить все до мельчайших подробностей, каждая упущенная деталь может стоить очень дорого. Может стоить и самой жизни. Но было кое-что и поценнее жизни. Прежде всего, любимые им люди…

Вечером после отъезда Мигеля он получил приглашение на конференцию в Оксфорд и принялся за работу. Потом поел. Было четыре часа утра, это он запомнил точно. Вот такой получился ранний завтрак. Потом помыл посуду, аккуратно расставил все по своим местам и бодрым шагом покинул кухню. Кофе пить не стал – спать и так не хотелось. Проверил электронную почту. От пропавшего Мигеля не было ни строчки, зато пришло приглашение из Оксфорда – быстро они работают! Причем оказалось, что приглашение отправили даже раньше, чем Свенсен ему позвонил и Александр дал свое согласие на участие в конференции.

Да, они работали быстро, а он – медленно. «Но верно», – подбодрил себя Александр и вышел на сайт, где было выложено отсканированное Первое Фолио, загрузил первые страницы и в который раз стал разглядывать титульный лист со знаменитой гравюрой-портретом Шекспира работы Дройсхута и стихотворным обращением к читателю Бена Джонсона.

Что можно было перевести так:

Что значит «гравер боролся с природой, стараясь превзойти жизнь»? Что скрывает в себе фраза: «…если б смог изобразить его остроумие»? Или остроту ума. Значит ли, что это не портрет автора, раз читателю следует смотреть не на портрет, а в текст?

В любом случае, ученые не отождествляли себя с читателями и прежде всего предпочитали смотреть на портрет.

Александр, конечно, знал, что видят в этом портрете антистратфордианцы, те, кто считает имя «Шекспир» псевдонимом. А видят они два правых рукава на камзоле, немного скошенный рот, и – главное – лицо на портрете, подозрительно смахивающее на маску венецианского типа: не античную, условную, а именно карнавальную, с ярко выраженными чертами лица.

Кроме того, это странное обращение к читателю известного поэта Бена Джонсона! Он еще для Елизаветы Первой писал сценарии маскарадных представлений, до которых она была страстная охотница, а затем был обласкан Яковом Первым, став для него едва ли не любимым драматургом.

Итак, на титульном листе портрет-маска. Некоторые даже видят на шее след, где эта маска соприкасается с живой плотью.

Традиционные же шекспироведы, разумеется, ничего такого в упор не видят. Они видят гравюру, изображающую Уильяма нашего Шекспира, со всеми ее допустимыми условностями. И это, между прочим, их полное право.