Шрифт:
– Нет, это я вас слушаю, причем о спокойствии не может быть и речи. Где моя жена?
– Алекс, с ней всё в порядке. Теперь, когда вы наконец приняли единственно правильное решение, с ней снова всё в порядке.
Эдуард смолк под выразительным взглядом Алекса, но ненадолго.
– Алекс, правда, пора вам поверить мне. Это действительно в ваших интересах. И кроме того…
– Кроме того, у меня опять нет выбора, как тогда, в Оксфорде. Да, еще одна претензия: в той гостинице из-за меня погиб человек…
– Не из-за вас, а вместо вас.
– Это одно и то же в данном случае. Хотя по большому счету погиб он из-за вас. Но меня опознали, так что погиб как бы я сам. Кто меня опознал?
– Как кто? Разве вы не догадываетесь? По глазам вижу, что догадываетесь. Нет? Ну разумеется, ваша близкая знакомая… – Эдуард сделал многозначительную паузу. – Ирина.
– Ира опознала мое тело?
– А что тут такого? Тело было сильно изуродовано, лица совсем не осталось…
– И как же это можно было опознать?
– По особым приметам.
– Что за приметы?
– Ну, на теле человека почти всегда есть особые приметы. Если иметь в виду все тело…
– Это что, опять ваша работа?
– Ваша, наша – какая разница? Важно, что дело сделано. Как Александр Сомов вы мертвы!
– Хороший враг – мертвый враг?
– Зато вы живы как Алекс Вэлс, правда, и это ненадолго.
– Что?!
– А что тут удивительного: вы нужны нам как личность, а не как имя. Nomen est omen, и от этого никуда не денешься.
– Имя – только знак? Но что такое личность без имени?
– И это вы об этом спрашиваете? А Шекспир?
– Это как раз имя без личности. Вернее, личность неизвестна.
– Вам личность известна, я же слышал ваш доклад.
– Это только гипотеза.
– А нам нужны доказательства, причем доказательства неопровержимые.
– А зачем? Разве на этом можно нажиться?
– Представьте себе.
– Короче говоря, меня хотят использовать.
– Сами-то вы всё равно ничего не сделаете. Вы же признаёте, раз сюда приехали, что сами не справились.
– Почему вы не спрашиваете о взрыве в Домодедово?
– Пока вы летели во Франкфурт, я не отрывался от телеэкрана и компьютера. Так что мне всё произошедшее в Домодедово известно в мельчайших подробностях. Вы даже имели неосторожность попасть мельком в объектив телекамеры. Вы становитесь телезвездой, – неловко сострил Эдуард, но тут же осекся. – Это все так печально и страшно… – Он сочувственно помолчал.
– Скажите, как могли со мной произойти две такие случайности: двадцать восьмого декабря и сегодня, двадцать четвертого января.
– Я думаю, случайность была только одна. Сегодня там, в Домодедово, была не случайность. Случайность, что вы живы. А сейчас вы живы, потому что никто еще не знает, что вы живы. Но я думаю, не я один смотрю телевизор, пользуюсь Интернетом. Есть ведь еще камеры видеонаблюдения…
Александр спорить не стал. После того что было в Москве, он уже ничему не удивлялся. Поэтому он задал только один вопрос, который должен был задать, несмотря на то что ответ знал заранее:
– Когда я увижу семью?
– Как только мы с вами приземлимся в Моганде…
– А почему не сейчас?
– Вы меня спрашиваете?
– А кого мне еще спрашивать?! – неожиданно вышел из себя Алекс. – Кого-о-о?! – Это было похоже на шипение. Эдуард даже инстинктивно отпрянул.
Александр закрыл лицо руками. Потом молча вернулся к обеду, быстро покончил с ним, громко попросил счет и тут же заплатил по нему, оставив двойные чаевые. Эдуард внутренне ликовал. На то, что Алекс, не глядя, оплатит весь счет, он даже не надеялся.
1597
Уилл внутренне ликовал уже почти полгода. На то, что он так быстро получит деньги, Шакспер, начиная разговор с Саутгемптоном в театре, даже и не надеялся. А уж о том, что сумма будет такой огромной, он не мог и мечтать! Иной мечтает, надеется, но ничего не получает, а тут не смел мечтать, мало на что надеялся, а вот же – получил! Потому что действовал, а не сидел. Говорил, а не молчал.
Впрочем, по-настоящему действовать он начал только сейчас. Как было велено, купил пай в «Глобусе» (а что, дело прибыльное, хоть дивиденды и не сумасшедшие), а потом начал аккуратно подбирать в столице недвижимость. Уж это беспроигрышная лотерея. Жилье постоянно дорожает – это раз. И его можно сдавать – это два. Шакспер умел загибать пальцы не хуже других – это три.