– Я могу покаяться только на следующеё воскресенье? – спросил Гена.

– Не обязательно. – Улыбнулся Василий Семенович. – Можно и сейчас. И если хочешь, я могу тебе в этом помочь.

Через минуту они стояли на коленях. Василий Степанович произносил слова молитвы, а Гена старательно повторял за ним. И хотя он лишь повторял слова молитвы покаяния, ему казалось, что они уже давно и осмысленно живут в его сердце.

Учёба давалась легко, и Гена с довольно приличными оценками переходил из класса в класс. Возможно, его жизнь сложилась бы, как и у многих других: школа, институт, затем работа, женитьба, карьера… И в этом нет ничего плохого – широкая, проторенная многими, дорога. Но в жизни не всегда бывает так, как это видится человеку; иногда она преподносит сюрпризы и, большей частью неприятные…

Это был выпускной год. Из угловатого нескладного подростка Гена вытянулся в высокого, хорошо сложенного юношу с темной полоской едва пробивающихся усов, одного из лучших волейболистов школы, о котором тайно воздыхали многие девчата. Его же сердце было занято лишь одной – оно начинало беспокойно биться при встрече с Марьяной, невысокой хрупкой девушкой с длинными светло-русыми волосами. И по тому, как Марьяна при встрече, вскинув на его приветствие свои огромные небесного цвета глаза и едва кивнув, сразу же опускала взгляд и спешила пройти мимо, можно было предположить, что он тоже небезразличен ей. И именно сейчас, когда в его жизни, казалось бы, всё складывалось как нельзя лучше, случилось нечто, что может присниться только в страшном сне, проснувшись от которого, человек облегченно вздыхает.

В конце весны в спортзале школы проходила серия игр по волейболу на первенство города среди юношеских команд. Две недели, изо дня в день, шли напряженные матчи. И вот последняя, финальная игра, в которой команда их школы встречалась с командой строительного техникума. Шел последний, решающий тайм. Счёт равный. Команда школы приняла подачу; разыграв, навесили мяч над сеткой, и Гена гвоздящим ударом отправил его за сетку. Но высокий, худощавый капитан команды соперников сумел поднять мяч, и вот уже другой игрок мощно пробивает его в сторону сборной школы. Гена в падении успевает принять его и… что это?! Невыносимая, резкая боль в колене не даёт ему подняться. Свисток судьи остановил игру. На площадку вместо Гены вышел запасной игрок. Этот матч они выиграли. Свист, крики, радостные голоса болельщиков и нестерпимая боль – все смешалось в его голове.

Колено сильно распухло. Тренер команды вызвал «скорую», ему сделали обезболивающий укол и отвезли в больницу. Как всегда в подобных случаях взяли кровь на анализ. Результаты анализа показали повышенное число лейкоцитов – белых кровяных телец. Повторный анализ лишь подтвердил это. Лейкоз, – форму и стадию, которого могли определить только в специализированной клинике, звучал как приговор. Гена был потрясён и не знал, как жить дальше. Знал только одно – со многим, о чём он мечтал, ему придется распрощаться. Нога распухла, стала неестественно толстой, багрового цвета. Бесконечные уколы, капельницы, которые иногда ставили сразу по две: в каждую руку. Лежать было неудобно и больно. Часто поднималась температура, бил озноб, и в полубреду он начинал метаться в кровати, пытаясь скинуть одеяло и освободиться от гибких трубочек капельниц. Никогда до этого Гена не задумывался о смерти. В семнадцать лет это противоестественно, даже сам факт её существования в этом возрасте отвергается. Но сейчас казалось, что смерть стоит рядом, дежурит у его кровати. Лишь на третий день жар стал спадать, и врачи вздохнули с облегчением. Его перевели из реанимации в общую палату. Первыми к нему пришли Вока, Иван Михайлович и Людмила Александровна. Из деревни приехали родители, только бабушка приболела, и потому осталась дома; но передала подарок: толстый свитер из серой шерсти, который связала ему ещё зимой. Навестили и старые приятели: Крендель, Чика и Клин. Крендель раздался в плечах, а от его долговязости не осталось и следа. Этот симпатичный, атлетически сложенный парень вместе со своими неразлучными друзьями, которых тоже было трудно узнать, учились на втором курсе ГПТУ.

– Держись, Генк! Выздоровеешь обязательно, жизнь только начинается! – философски ободрил его Крендель, которого, впрочем, уже редко кто называл так, а больше – Витёк. То есть, так его примерно и звали, – Виктор.

Приходили и одноклассники. После того, как ушла длинноногая красавица Татьяна, на которой было коротенькое школьное платье, палата (кроме Гены там лежало еще шесть мужчин) пребывала в минутном шоковом молчании. Потом один из них, лежавший на койке у окна, с явными чертами жителя гор, спросил, ломая слова сильным акцентом:

– Слюшай, Гэна, это что, твой нэвэста, да?

– Да нет, просто одноклассница.

– Вах, какой красывый у тэбя однокласныца! – цокая языком, продолжал ещё долго восхищаться тот.

Однажды, в дверь палаты тихонько постучали, и в ответ на громкое «вхадыте» соседа у окна, открыв дверь, вошла Марьяна. У Гены ёкнуло в груди, и он почувствовал, что предательски краснеет.

– Вах-вах! – Покачал головой кавказец, наблюдавший эту сцену.

Марьяна, несмело прошла к кровати и села на табурет.

– Ничего, Гена, что я пришла?..

– Ничего… Конечно, ничего! Даже очень ничего… – едва справился он с собой.

Она пробыла совсем недолго. Гена видел, что Марьяна чувствует себя неловко, скорее, из-за того, что первая переступила границу негласных симпатий. Она достала из пакета два больших апельсина, положила на тумбочку и сказала, что Гена непременно должен их съесть, потому что ему нужны витамины. Прощаясь, она спросила, можно ли прийти еще.

– Да, конечно, Марьяна! Я… я буду ждать, – проговорил Гена и почувствовал, что опять краснеет.

– Что, Гэна, это тоже твой одноклассныца? – спросил сосед у окна сразу же после ухода Марьяны.

– Нет, знакомая, – ответил Гена.

– Ха-а, Гэна, значит, вот это твой нэвэста! – словно радуясь своей догадке, констатировал любознательный сопалатник и добавил: – Очэнь, Гэна, у тэбя хороший дэвушка, прямо пэрсик.

Оправдываться было бесполезно, да и не хотелось. Гена улыбался, сам не зная чему.

Хотя Гену и перевели из реанимации в общую палату, борьба за его ногу продолжалась. Ему делали почти такое же количество уколов и по-прежнему ставили по две-три капельницы в день. Нога болела и оставалась опухшей, багрово-синего цвета. Боль временами затихала, но возвращалась вновь; казалось, с ещё большей силой. На одном из обходов лечащий врач – Антон Касьянович, мужчина лет тридцати, высокий, худощавый, с короткой стрижкой черных волос, чуть тронутых сединой, внимательно осмотрел ногу и сказал, что если к понедельнику ситуация не изменится, то придется делать операцию.