Все мы немного захмелели. Кто-то сказал, что хорошо бы сейчас войти в блестящий ресторанный зал, немного пофлиртовать с какой-нибудь симпатичной девушкой, почувствовать на себе в полную меру модную одежду, а не эту рванину. Все согласились.

Лешка сообщил, что сразу после приезда махнет в Москву к «предкам» отдохнуть от Севера и подумать о высшем образовании. Валька молчал. У Вальки был трудовой договор. Когда мы вернемся в Провидение, ему надо будет определяться на работу на зиму. Надо будет устраиваться где-то на жительство.

Сергей начал петь наши геологические песни. В этих песнях есть грусть по девушке, тайга, палатки и всякая всячина. Очень хорошие песни, и мы бываем рады, когда их у нас воруют. Так, например, случилось с «Глобусом» и «Угасающим костром». Теперь их знает половина школьников, а десять лет назад их шала лишь кучка студентов. Сергей пел хорошо. Он вообще счастливый парняга: многое получил авансом от жизни и многого добьется.

— Мы с Виктором пошли в палатку.

— Жалко Вальку, — сказал Виктор. — Сезонник. Знаешь, по-моему, он из этих будет, из кадровых…

Я вспомнил один наш разговор с Валькой и согласился. Каждый новый сезон в партию приходят два-три вот таких парня, которые навсегда заражаются нашей скитальческой романтикой. Но работа у нас сезонная, и на зиму каждый из них устраивается как может. Весной они снова бегут к нам, чтобы плыть по рекам, ставить палатки, жечь костры. У них, как правило, не получается семьи, и они застревают на Севере, живут какой-то изломанной жизнью. Мы бываем рады получить в партию такого зубра, и жалко бывает осенью расставаться с человеком, с которым сроднила короткая полевая дружба.

— Валька, наверное, тоже будет такой, — повторил Виктор.

— Что же делать?

— Если не глуп, поймет, что ему делать. Человек сам переводит стрелки…

1 0 а в г у т а. Дождь. Осточертели эти маршруты, гряз

ной щетиной обросли и ввалились наши скулы. Мало шутим,

много едим. У Виктора неважно с коленом. Так бывает всегда

в конце сезона. Лешку, который ходит с ним в маршруты, мы

предупредили, чтобы не очень-то забегал вперед…

Тысячи сухих тараканьих крыльев шуршат по мокрому брезенту. Ладно, хоть отоспимся.

1 1 а в г у с т а. Снег пошел. Писать не хочется, есть тоже.

1 3 а в г у с т а. Пишу подробно. Привет от онкилонов. На скучном месте застал нас этот снег. Речушка такая крохотная, что даже осока, и та вроде брезгует здесь расти. Один ягель почему-то оригинально синего цвета. Продуктов у нас куча, бояться нечего. Первые сутки мы спали, как первокурсники в выходной день, а потом… потом начали болтать. Говорили о женщинах, об абстрактном искусстве, Альберте Эйнштейне, Лолите Торрес, братьях Гусаковых и о мозоли, которая вторую неделю сидит на ноге у Сергея. Мозоль нас доконала.

И тут Лешка рассказал об онкилонах. Черт его знает, где он вычитал про этих чудаков, что жили когда-то здесь, на Чукотке, а потом бесследно исчезли. Тут было что послушать. И седовласый отец Племени с орлиным профилем, и молодой парень Сэт-Паразан, умевший вплотную подползти к дикому оленю, и битвы с черноволосыми пришельцами с юга, и гонки на каяках, когда северный ветер развевает волосы на голых плечах девушек, а парни работают веслами так, что водяная пыль превращается в радугу…

Мы слушали с упоением и только тихо перебирали ногами в мешках: все же ноги мерзли. На другой день снова были онкилоны. По необузданному Лешкиному замыслу племя должно было переместиться вдоль Калифорнийского побережья на юг и далее на остров Пасхи. Тура Хейердала явно не хватало в нашей палатке.

Ночью я проснулся от толчка в бок. Это Виктор во сне работал веслами «под онкилона». Тихое всхлипывание доносилось из Лешкиного мешка.

— Эй, Лешка!

Я никогда не видел более несчастной физиономии…

— Зуб болит, — сказал Лешка, — вторые сутки не сплю.

Не говорите ребятам. И так тошно. Речка эта. Снег…

Мы не стали будить ребят. Пузырек с соляной кислотой всегда при геологе. Нашлась я вата. Испытанный злодейский метод. А теперь спи, Лешка, как спят настоящие парни.

1 5 а в г у с т а. Снег пришел, снег ушел. Далеко позади этот Релькувеем с его проклятым синим ягелем. Мы теперь не просто веселые тундровые бродяги, а онкилоны. И Виктор наш не просто начальник, а мудрый и знающий отец Племени.

«Ой-хо!» — кричит Лешка перед маршрутом боевой клич онкилонов. «Ой-хо!» — отвечаем ему мы.

Веселая студенческая юность, когда все интересно, когда безотказно стучит сердце-часы и тугими переливами ходят на ногах мускулы, казалось, вернулась к нам. Ой-хо, ветер! Черт с ним, с ветром! Еще пяток лишних километров, еще пару проб вон из того развилка.