Петров безразлично посмотрел на таджика и меланхолично заметил:

– Вот видишь, Кроха, до чего дошла медицина...

Из окна казармы высунулась голова старшины роты. Она вращала вытаращенными глазами и дико кричала.

Иногда вопль прапорщика переходил в ультразвук и уши «дедов» закладывало.

– Наждачкой чистить буду!! – Вопил старшина. Белки его глаз покраснели, и Фархату показалось, что из зрачков вылетают маленькие, ледяные молнии. – Чурка нерусская! Башку в тиски зажму и напильником! Напильником!!

Обогнувший угол здания капитан Старовойтов нос к носу столкнулся с испугавшимся бурной реакции старшины рядовым Наобовым. От неожиданности капитан присел и, хлопнув себя по ляжкам, раскатисто захохотал.

Растерявшись, Фархат вылупил раскосые глаза и, приложив руку к изумрудному шару головы, неловко отдал честь своему непосредственному начальнику.

– Здрвыя желаю, товарыш капытан, – прошептал он не понимая, чем вызван ажиотаж.

– Ну, ты даешь, солдат! – сказал Старовойтов, вытирая слезы. – Но, в общем-то, придраться не к чему. Прическа уставная и цвет вполне армейский. Разве что... – Он повернулся к казарме и крикнул уже осипшему от вопля прапорщику: – старшина! Нарисуй ему на лбу красную звезду! Зеленку ведь за неделю не отмоешь! Будем считать, что у него на голове – каска.

На крыльцо штаба вышел привлеченный криком командир полка, подполковник Смерть. Он глядел на зеленоголового солдата и не улыбался.

Ваня с ужасом смотрел, через окно, на сурово насупленные брови. В животе ворочалось что-то темное. Фельдшер мгновенно протрезвел. Похоже, долгожданный октябрьский дембель переносился на январь.

«Только попробуй! – фельдшер ощутил свою полную беззащитность от воли полубога. – Чихнешь, я тебе ногу отрежу», – с тоской мечтал дед Советской Армии.

Воробьи радостно чирикали, сидя на приваренных к красному пожарному щиту багре и лопате. У лопаты не хватало черенка. Видимо, кто-то «взял попользоваться и позабыл вернуть». К сожалению старшины роты, деревянную ручку шанцевого инструмента было невозможно приварить к щиту, а гвозди не прибивались к металлу. О том, что рукоятку лопаты можно было пробить гвоздями, а их, в свою очередь, приварить к железу, старший прапорщик не додумался и теперь жестоко страдал от дисгармонии.

– Капитан Старовойтов! – прокричал командир полка, носивший выразительную кличку.

– Я! – Офицер вытянулся.

– Зайдите в амбулаторий. Через пятнадцать минут жду у себя фельдшера. Пора подыскать ему другое занятие, более соответствующее его буйной фантазии. Сортиры, например, чистить...

– Есть!

Капитан взглянул на Фархата.

– Чего пялишься? – Недовольно спросил офицер у таджика. – И руку к пустой голове не прикладывают, пусть даже и зеленой. Бегом на кухню, зеленку кипятком отмывай, пока тебе старшина башку не заточил под карандаш! – Наобов согнул руки в локтях и, распугивая воробьев, побежал к кухне. – Только голову в бак с компотом не засовывай! – Закричал он удаляющемуся солдату. – С тебя станется, – ворчливо добавил он.

Старовойтов тяжело вздохнул. Очередное прошение об увольнении в запас вернулось с отрицательной резолюцией. Служба тяготила его, и даже подобные случаи абсолютного армейского идиотизма – не развлекали.

Капитан задумчиво посмотрел на пожарный щит с осиротевшей лопатой, и будто впервые увидев его, задумался.

«Ну, ведро и лопата еще понятно, – ладонью он вытер лоб, мокрый от пота, бежавшего из-под фуражки. – Но зачем же багор?» – Он недоуменно взглянул на метровый лом, заостренный на конце и вдобавок с хищным серпом, приваренным возле острия. Такой инструмент уместно бы смотрелся в руках Добрыни Никитича, или какого-нибудь другого былинного богатыря. «Наверно, обгоревших добивать. Чтобы не мучились», – решил Старовойтов и направился к амбулаторию.

– Здравия желаю, та-аришь капитан! – Приподнялся Ванька Рыжий.

Офицер молча козырнул, оглядывая помещение. В амбулатории он был впервые. На стене висел огромный плакат с разрезанной человеческой головой. Из угла широко улыбался дружелюбный скелет.

– Что, Ваня, домой собираешься? – Капитан взял стул, но, увидев на нем пятна незасохшей зеленки, не сел.

– Собираюсь, – признался фельдшер. – Только теперь, из-за этого идиота, неизвестно когда дембельнусь.

– Сам виноват. Ты зачем его покрасил?

Ваня развел руками. Капитан Старовойтов был единственным в полку офицером, разговаривающий с солдатами по-человечески. При общении с ним фельдшер ощущал давно позабытое чувство собственной человеческой значимости. Ходили слухи о том, что и он хочет свалить на гражданку. Но... к тому времени Ваня надеялся уже ездить на рыбалку, на новом мотоцикле.

– Пытался облегчить его страдания. Выписал освобождение от нарядов на три дня. Ну, а что голова зеленая... Сами знаете: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется».

– Знаю.

Старовойтов подвинул другой стул и сел. В комнате было прохладно и торопится он не собирался.

– Вот видите. А я ведь пошутил по-доброму. А мне знаете что в свое время сделали?

– Что? – Капитан подвинулся к стулу. – Вода у тебя, кстати, есть?

Фельдшер встал и набрал из-под крана воды в белую эмалированную кружку.

– Вот, – сказал он вернувшись, – когда я был «духом», меня Филипп разрисовал.

– Какой Филипп?

– Филиппенко. Бывший фельдшер, которого я сменил. Он пьяный был и на всем теле нарисовал внутренние органы, которые под кожей.