Шрифт:
– Интересно бы выяснить, чем он все-таки берет?
– Наверно, образованием, – предположил я, зная, что речь идет об Узелкове.
– Образованием? – будто удивился Венька.
Опять койка сердито скрипнула под ним и затихла. Он, видимо, завернулся в одеяло.
Я тоже поправил подушку и попробовал уснуть. Но Венька вдруг сбросил с себя одеяло.
– Не могу привыкнуть спать на левом боку – сейчас же какая-нибудь ерунда приснится. А на правом – больно плечу. Здорово он мне все-таки его ободрал…
– А ты на спину ложись, – посоветовал я. – Или на брюхо.
– Все равно не могу, – вздохнул Венька. – И как он ловко все к месту вставляет: и химию и физику. И эту… Как он говорил?
– Мадам Бовари, – подсказал я.
Мысли наши шли в эту ночь по одному руслу. Я угадывал все, о чем думал Венька.
– Буза, – наконец задумчиво и устало проговорил он. – Мадам Бовари. Подумаешь, невидаль!
Через минуту Венька уже спал, зарыв голову в подушку.
Я встал, напился воды и тоже уснул.
Утром он чистил зубы над тазом и сквозь зубы говорил мне:
– В пиво Долгушин чего-то такое подбавляет. У меня голова болит.
Я сказал:
– Мне тоже показалось.
– Чего показалось?
– Ну, что он что-то подбавляет…
– Надо это проверить, – строго сказал Венька. – Пусть инспекция проверит, и в случае чего надо его взять за жабры.
Потом мы напились чаю, и голова у Веньки перестала болеть.
Ставя на табуретку то одну, то другую ногу, он чистил сапоги и как-то особенно бережно протирал их бархоткой.
Впрочем, он делал это каждый день. Каждый день он или чистил щеткой, или даже гладил горячим утюгом всю свою одежду и тщательно осматривал ее на свету перед окном, проверяя, все ли в порядке.
– Аккуратный, как птичка, – говорила про него наша хозяйка Лукерья Сидоровна, женщина болезненная, слезливая, не сильно любившая нас, поселившихся у нее помимо ее воли – по ордеру из коммунхоза.
В это утро, начищая сапоги, Венька говорил о том, что мы, в сущности, плохо работаем, занимаемся ерундой и вроде топчемся на месте. По-настоящему надо бы уже сейчас, хотя бы на подводах, ехать в Воеводский угол. Нельзя всю зиму ждать, когда будут готовы аэросани. Так, чего доброго, и зима пройдет…
6
За ночь мороз ослабел. Выпал новый снег. Улица была пушистой, веселой.
Мы шли по улице, и я, взглянув на двухэтажный деревянный домик с резными карнизами, пошутил:
– Зайдем в библиотеку.
– Зайди, – сказал Венька.
Я засмеялся.
– Зайди, серьезно, – уже попросил он. – Мне сейчас некогда. Я бы сам зашел…
Я, смеясь, поднялся на крыльцо этого чистенького домика библиотеки, осторожно открыл дверь.
Катя Петухова, увидев меня, растерялась. Подумала, наверно, что я кого-нибудь ищу. И я тоже, заметив ее растерянность, немножко смутился. Она спросила строго, на «вы»:
– Вам что угодно?
Худенькая, белобрысая, в сером служебном халатике, она стояла передо мной и смотрела на меня, точно собираясь обидеться.
Я проговорил смущенно:
– Да вот, понимаешь, Малышев Вениамин – ты же его, наверно, знаешь – попросил меня зайти. Книги тут взять…
– Какие книги? – по-прежнему строго спросила Катя.
Она никак не могла ожидать моего прихода, да еще в такой ранний час: ведь прежде я никогда не заходил в библиотеку. Она, должно быть, ждала неприятностей. Вдруг я спрошу: «Не укрывается ли у вас тут кто-нибудь?» Но я вынул из кармана записную книжку, в которую имел обыкновение записывать, между прочим, замысловатые слова Узелкова, и прочитал ей:
– «Франсуа Рабле», «Мадам Бовари».
– «Мадам Бовари» Густава Флобера, – деловито сказала Катя, уже успокоившись. – Это есть, пожалуйста. В отрывках. А Франсуа Рабле сейчас нет. Да вам зачем вдруг потребовалось с самого раннего утра?
– Надо нам, Катя, – произнес я секретным голосом. – И еще дай, пожалуйста, химию, если есть…
– Химию… – повторила Катя и подставила к полке лесенку-стремянку. – Тебе какую химию?
– Как какую?
– Ну, органическую или неорганическую?
– Обе, – махнул я рукой.
Катя выложила на длинный узкий стол, покрытый линолеумом, несколько учебников химии.
– Выбирай, какую тебе надо. Вот Флобер.
Я выбрал три толстые книги.
– Три нельзя, – отложила она в сторону одну книгу. – И подожди. Я тебя должна записать в карточку.
Я подождал. Катя записывала и говорила:
– Срок – две недели. Прочтешь и приходи снова. Я только не понимаю, почему у вас такой выбор – химия и Флобер. Если решили заниматься самообразованием, надо постепенно. Я могу вам список составить.