Никаких попыток расширить эти окна не делалось, но в каменные рамы были вставлены стёкла. Они пропускали очень мало света, тем более что уже наступил вечер. Фрау Верфель достала из шкафа подсвечник с двумя свечами, но в их свете я получила лишь смутное представление о полных теней, почти лишённых мебели каменных комнатах с низкими потолками, совсем не похожих на современные помещения на втором этаже.

Их главным украшением по-прежнему служили охотничьи трофеи, хотя и не в таком изобилии, как в зале, и кое-где на стенах я видела размещённые веером коллекции охотничьих ножей, коротких шпаг или перекрещенных самострелов. Мрачное ощущение испытала я в этих комнатах, более холодных, чем сквозняк из плохо пригнанных дверей. Снаружи стояло лето, полное цветов и солнца, но здесь царили мороз и зима.

Фрау Верфель, вопреки моим ожиданиям, почти ничего не рассказывала о комнатах и их истории. У неё с лица не сходило терпеливое и внимательное выражение, которое у любого человека, настроенного менее решительно, чем я, быстро отбило бы охоту расспрашивать. Она не сделала попытки показать мне помещения слуг или кухню, а у меня не было причин просить об этом, потому что по правилам высшего общества слуги не должны интересовать меня, если только они аккуратно выполняют свои обязанности.

Наконец, осмотрев четвёртую тёмную комнату, точное повторение трёх предыдущих, я сдалась. Фрау Верфель сообщила мне, что сейчас используются только помещения второго этажа, перестроенные нынешним графом, и обед мне подадут наверх, а не в одну из этих ужасных нижних комнат.

Я вернулась к себе, зная немного больше, но в гораздо большем отчаянии, чем когда выходила. Сами помещения произвели на меня угнетающее впечатление. Труда закончила распаковывать вещи и куда-то ушла. Оказавшись в комнате, я подошла к окну, отдёрнула занавеси и снова выглянула.

Должен же здесь быть какой-то выход на балкон, проходящий непосредственно под окном. Мне не хотелось вылезать в окно, но я подумала, что в двух комнатах отсюда видела дверь. Поэтому я снова вышла в коридор и стала считать двери. Комната с выходом на балкон производила впечатление настолько мужской, что я почти ожидала увидеть встающего из-за стола графа, который не разрешит мне заходить. Но комната была пуста, если не считать массивной мебели, ещё одной коллекции старинных пистолетов, веером развешанных на стене, и портрета мужчины с ястребиным носом, сердитым взглядом и в замысловатом витом парике прошлых лет. Поверх бархатного костюма этот мужчина носил позолоченный панцирь, одну руку он держал на рукояти шпаги в ножнах и злобно смотрел на меня; его глаза были нарисованы так хорошо, словно он следил за каждым моим движением и бросал мне вызов.

Засов балконной двери легко повернулся у меня под рукой, и я вышла наружу. И увидела, что балкон окружает Кестерхоф с трёх сторон, обрываясь у задней стены дома, которая выходит на остатки прежнего леса, показавшиеся мне в быстро сгущавшемся сумраке сплошной стеной.

Внизу было довольно оживлённо. Я видела конюхов за работой в конюшне, в окнах дома загорались огни. Но это не моя жизнь, и я чувствовала себя зрителем, ждущим, когда на сцене появятся главные действующие лица и начнётся настоящая игра.

Хотя летний день был тёплым, с заходом солнца за горы, охраняющие Кестерхоф, я начала дрожать. Не увидев внизу ничего полезного для себя, я вошла в дом и снова оказалась в кабинете. Комната теперь заполнилась тенями, но сердитые глаза портрета продолжали жить и наблюдать за мной. Я подумала, кто изображён на этом портрете. Нынешний граф замкнутый, иногда мрачный и отчуждённый, но в нём мало силы, которая, казалось, исходила от этого человека на старом портрете, той власти, которую художник словно по волшебству уловил и сохранил в красках на холсте.

Я долго стояла перед портретом, заинтригованная ощущением, что он мне кого-то напоминает. Не графа – но кого же? Рот, эти пухлые губы, которые кажутся непропорционально маленькими на лице. Рот… У меня на глазах губы словно слегка поджались, и я тут же сообразила, у кого видела этот рот. Барон фон Вертерн! Но и в его мясистом лице не ощущалось той силы, что у человека на портрете.

Что говорила о нём графиня? Я помню, она утверждала, что барон её родственник. Но я считала, что родство с её стороны, не со стороны графа. Впрочем, в такой небольшой стране возможности брака очень ограничены, и, несомненно, в дворянстве гораздо больше родственных браков, чем в других местах. Вполне может быть, что граф и графиня родственники не только по браку.

Мне не понравилось то, что я увидела на портрете. Высокомерие человека, который никогда не встречал сопротивления своей воле. И вместе с тем естественная спутница этого высокомерия – жестокость. Я вызывающе повернулась спиной к этим бдительным глазам и вышла из комнаты. Но любопытство не покидало меня. Я пожалела, что у фрау Верфель не такой характер, как у открытой и разговорчивой Летти. Та всё рассказала бы о «семье».

Обед накрыли в другой комнате второго этажа, куда меня проводил слуга. Он занял место за моим стулом, и я ела в одиночестве. Другой слуга одно за другим вносил блюда, а тот, что стоял за креслом, открывал их передо мной. Процессия блюд казалась бесконечной, и хотя я проголодалась, пришлось научиться брать понемногу с каждого блюда. Но когда наконец подошла очередь сыра и фруктов, я даже на это была уже не способна.

На столе стояли три подсвечника с горящими свечами, их огни отражались в фарфоре. Между подсвечниками располагались статуэтки фантастических животных, каждое на задних лапах, а передними поддерживало геральдический герб. Ясно было, что они должны подчёркивать престиж семейства. Мне это показалось очень красноречивым. Хозяева не уверены в своей значительности и вынуждены при каждом удобном случае демонстрировать её. Перебирая вишни, которые я выбрала из позолоченного ведёрка с фруктами, я подумала, что мужчина на портрете никогда бы и не подумал подчёркивать своё значение и ранг. Семейство, которое он некогда возглавлял, в нынешнем поколении опасно приблизилось к упадку.