Я обнаружила, что свечу можно поставить в старый железный подсвечник, высокий и неуклюжий, но по-прежнему прочный под слоем ржавчины. Рядом лежало старомодное огниво, которое, должно быть, использовала Лизолетта в своих ночных путешествиях. С его помощью я зажгла свечу и приготовилась к путешествию по потайным путям в стенах, сняв неуклюжее платье и закутавшись в его складки, как в шаль. Потом нажала на глаз зверя, последовал негромкий звук, и панель передо мной раскрылась.

Когда панель закрылась за мной, я на мгновение испытала панику, острую, как приступ боли. Однако, повернувшись, увидела на стене внутренний затвор, обозначающий с этой стороны отверстие. Я не была навечно закрыта здесь, хотя поход по путям потребовал от меня всей силы духа.

Возвращалась я той же дорогой, по которой мы шли с Лизолеттой накануне. Снова остановилась и заглянула в зал стражи. Здесь по-прежнему находились люди, правда, меньшее число, чем в прошлый раз. Перед ними стоял офицер. Очевидно, он осматривал группу из четырёх солдат, которым предстояло идти на дежурство. Плотного телосложения человек, краснолицый, с короткими щетинистыми седыми усами, хотя брови у него были чёрные, как и волосы на голове под шлемом с высоким гребнем. Он расхаживал взад и вперёд перед небольшой группой солдат, нетерпеливо топая, и вся его фигура выдавала раздражение или какую-то тревогу. Его явно тревожило нечто большее, чем защита этой крепости.

Комендант? Я не нашла сходства между этим человеком и худым лицом и большими глазами Лизолетты. Этот человек совсем не походил на привидение.

Я услышала гул голосов. Возможно, офицер распекал подчинённых. Смысл слов до меня не доходил. Но вот все повернулись и вслед за топающим предводителем вышли с неуклюжими движениями механических игрушек. Комната опустела.

Мой глазок располагался гораздо выше пола, и с этой стороны в стене не было никаких выступов. Определённо, выхода туда не предусмотрели, да и смысла выходить тоже не было. Этот зал раньше служил чем-то иным, не комнатой стражи, потому что под сводчатым потолком проходили резные балки, украшенные геральдическими щитами, изображения на которых совсем стёрлись.

Стойки с оружием располагались на возвышении, в остальном на голом полу стояло совсем немного грубой мебели (такую можно встретить в трактире, где собираются крестьяне). Но мне показалось, что когда-то это была комната для сбора придворных.

Я добралась до лестницы и спустилась по ней как ребёнок, который ещё неуверенно держится на ногах. Ступеньки показались ещё круче, чем накануне, и мне очень не хватало перил, за которые можно было бы ухватиться.

Так я добралась до нижнего коридора и, держа перед собой свечу, принялась разглядывать стену в поисках выступа, который обозначал вход в другую камеру, у которой останавливалась Лизолетта в своей игре в привидение. Выступ оказался на месте, и я положила на него руку. Если бы знать, кто там!

Слова Лизолетты о том, что её отец часто навещает пленника, удержали меня от немедленного нажатия на замок. Допустим, я ошиблась и за стеной не Фенвик, а какой-то незнакомец, который с готовностью воспользуется мной, чтобы договориться с тюремщиками, выдаст меня и тем обеспечит себе какие-то льготы? Валленштейн очень скоро вырабатывает недоверие к людям. Мне удивительно повезло, что каким-то образом моё появление совпало с фантастическими представлениями девушки. Но можно ли надеяться, что и дальше мне будет так везти?

Следовало дождаться ночи. Но тогда вернётся Лизолетта. Я в нерешительности прижалась к стене, приложила ухо к камню в надежде что-нибудь услышать. Я ведь из своей камеры услышала вой Лизолетты, а она, в свою очередь, слышала стук кружки.

Затаив дыхание, я прислушалась. Наверное, где-то между камнями были щели, которые позволяли проходить звуку, хотя глазка здесь не сделали. Я услышала стук, так стучат каблуки о камень. Кто-то расхаживал взад и вперёд.

Никаких голосов, ничего, кроме этого звука – как часовой на посту. Часовой?.. Может, у пленника сторожат прямо в камере? Неужели тревога коменданта выразилась в такой предосторожности?

Что мне делать? Если бы я могла убедиться…

Я повертела в руках тяжёлый подсвечник. Платье, которое я обернула как шаль, соскользнуло на пол. Я не могла тут вечно стоять в нерешительности.

Гнев на собственную нерешительность привёл меня к поступку, который мог оказаться роковым. Я подняла подсвечник и ударила о камень в нескольких дюймах от выступа. Ударила дважды, заставляя себя действовать.

Звуки шагов сразу прекратились. Я ждала, медленно дыша, прислушивалась…

Ничего, кроме тишины. Воображение подсказывало худшее, что могло случиться за стеной: часовой, ищущий источник звука, готовый поднять тревогу…

И тут я чуть не закричала. В том месте, где я прижималась ухом к грубому влажному камню, я услышала удар, другой. Меня услышали. И если часовой, которого я вообразила, не оказался слишком изобретательным и коварным, ответ исходил от заключённого. Как мне хотелось владеть каким-нибудь кодом, языком стука, чтобы убедиться, что за стеной пленник! Но ничего такого я не умела.

Я могла только экспериментировать. На этот раз я ударила трижды, с перерывами между ударами. Послышался точно такой же ответ. Это правда, там пленник. И он один, иначе не рискнул бы отвечать.