— Сам-то ты пробовал курить? — спросил Яков.

— Один раз для интереса покурил. Сначала чувствуешь такую силу, что быку рога бы свернул. А потом валит с ног. Лежишь как обалделый, сны разные видишь. После два дня очухаться не можешь — такая отрава... Сидели бы у себя и курили, сколько влезет, а то всю продукцию к нам прут. Там у них целая технология разработана. Куда ни повернись — притоны. Выгодно! У нас продают одну палочку за сто тридцать рублей! А терьякеш — тот и жену с детьми отдаст, только бы покурить! — Карачун сплюнул с досадой, выругался. — Вот он где у нас, этот терьяк, — хлопнул себя ладонью по шее. — Вся зараза в нем. Сколько людей погубил, сколько еще погубит, пока выведем...

Где-то неподалеку грохнул выстрел, раскатисто отдался в ущелье. Карачун насторожился, быстро ящерицей скользнул в лощину, где стояли привязанные к арче кони. Спустя минуту послышался дробный цокот копыт. На гребне каменистой сопки мелькнул темный силуэт всадника, пригнувшегося к шее лошади, скрылся за горой. Снова гулко прокатился выстрел.

— Когда зовут, надо идти, — сказал Амангельды.

Они тоже вскочили на коней, рысью пронеслись по дну ущелья вслед за начальником заставы. Поднявшись на сопку, осторожно выглянули. Впереди — широкая лощина, по склонам которой темнеют арчи. Из-за любой группы деревьев, из-за каждого камня, спрятавшегося в траве, можно ждать пулю. Но Карачун был спокоен, даже приподнялся на стременах, всматриваясь в даль. Яков на всякий случай положил винтовку поперек седла.

— Вон они, голубчики, — протянув руку вперед, произнес Карачун. — Уже с трофеем...

Яков увидел пограничника в буденовке, с ним человека в рубахе и легкой кепке. Они тащили подвязанного за спутанные ноги к жерди горного козла.

— Нашлись Бочаров и Шевченко, — сказал Карачун. — Выходит, у них все в порядке. Поедем теперь к дождь-яме. Есть тут у нас такое место, назвали мы его лагерем Шмидта. Нажарим шашлык, посмотрим, что Светлана с собой дала.

Яков промолчал, но Карачун догадался, о чем он подумал: как можно говорить о шашлыке, когда только что контрабандисты избили камнями солдата, унесли с собой его винтовку и, мажет быть, до сих пор скрываются в горах?

Начальник заставы улыбнулся.

— Раз уж мы тут помаячили, — сказал он, — можно быть уверенным, до ночи, а то и до утра никто не придет, так что шашлык съесть успеем.

Амангельды, сославшись на неотложные дела, распрощался со всеми и уехал. Остальные направились к лагерю Шмидта.

...Смолистая арча разгорелась жарким пламенем. К небу столбом взвились искры. Яков подложил в костер несколько палок горного клена. Для приготовления хорошего шашлыка требовалось нажечь углей из деревьев лиственных пород. Яков наблюдал, как, морщась и отворачиваясь от дыма, колдовали над приготовлением шашлыка командир отделения Шевченко, Бочаров и Аликпер. Запах жареного мяса щекотал ноздри, разносился далеко вокруг. Начальник заставы, отойдя от костра, стоял, определяя, куда дует ветер, смотрел на верхушки разбросанных между скалами темных арч, осматривал склоны гор в бинокль. Метрах в двухстах блестело красноватыми отсветами зари озеро. Но это было не озеро, а всего лишь дождь-яма, впадина на вершине плато, в которой после дождя скопилась вода.

Вечерние горы отражались в багряной поверхности дождь-ямы. Замерла темно-зеленая трава вокруг столь желанной здесь воды. Лучшего места для отдыха не придумаешь: деревья дают тень, а вода — самое дорогое в горах, — вот она рядом: свежая, чистая, бери сколько хочешь. Да и видимость во все стороны на много верст, никто не подойдет незамеченным, не застанет врасплох.

Карачун вернулся к костру, принялся помогать Аликперу нанизывать на шампуры кусочки мяса. Жилистый, длинный и медлительный Шевченко, изредка бросая взгляд на Якова, увлеченно рассказывал:

— Я аж до цього року по тым скаженным кручам з молытвою йиздыв. Зализу на коняку, ухватюсь за шияку тай и думаю: пронесы ж ты мэнэ, господи, пушиночкою по тым кручам, не дай загынуты молодой жизни. Як шо, гэпнусь з переляку, так тикэ з конякой, бо як клещук за грыву дэржусь. Помолюсь, зажмурюсь и пускаю коня: хай идэ, куды хочэ, вин найкраще знае!..

По легкой усмешке, блуждавшей на тонком горбоносом лице Аликпера, Яков понял, что он уже не первый раз слышит рассказ Шевченко.

— Раз поихалы з начальником на Асульму, — продолжал пограничник. — Скалы там стиной стоять, аж до самого нэба. Козла або архара и то туды не загонышь. Ну, думаю про начальника: брешешь, на ту стинку не пийдэмо. А оцей турок, — ткнул он шампуром в сторону Аликпера, — на самисенькой кручи, як та муха, идэ, ще й писни спивае. Ой, мамуся риднэнька, так шо ж то за людына: йидэ, ще й спивае!..

Шевченко и Аликпер смеются. Багровый свет зари ложится бликами на их медные лица, окрашивает багряными отблесками белки глаз, белые зубы.

Якова безотчетно тревожат отблески заката. Он понимает: говорит Шевченко о бесстрашии Аликпера для него. Но Яков почему-то не может сосредоточиться на рассказе. Из груды дров он выбирает самый толстый сук и легко, с хрустом ломает его, подбрасывает в огонь. Силой природа его не обидела. Но что он может показать, кроме силы, этим умелым людям?

— Кончай разговоры! — скомандовал Карачун. — Давайте, хлопцы, за работу! Делай, как я!

Он выхватил из костра шампур с зажарившимися, аппетитно пахнувшими кусочками мяса, развернул сверток с пирогами, уложенными Светланой в вещмешок.

Теперь Яков почувствовал, что проголодался. Никогда, казалось, он не ел такого вкусного шашлыка, таких пирогов... Шевельнулась мысль об Ольге, оставленной им среди незнакомых людей. Но там — Барат. Он лучше родного брата позаботится о ней.

Замерли вечерние горы. В нескольких шагах от костра мирно паслись кони. Багровый закат кровавой лужей разлился по зеркальной поверхности дождь-ямы.