Конечно же, Москва — это Москва, а Россия — это Россия. Просто страшно-то одно — что антимосковские настроения (как и любые настроения по принципу «анти») только раскачают ситуацию, поселят еще одну распрю. Я приводил уже цитату из Фромма, что ад — это место, где разобщенность не преодолевается даже в любви. Не хватает любви для того, чтобы преодолеть разобщенность, разобщенность всего и вся: отдельных регионов, отдельных слоев населения… Всего и вся. А вот ее-то и надо преодолеть.

А когда ее преодолеваешь, то напрягаешь мышцы любви, а не мышцы ненависти. Мне только не хватало, чтобы между собой начали ссориться в пределах одного клуба москвичи и немосквичи, потом краснодарцы и северяне, потом сибиряки и ленинградцы и так далее. Один мой совсем не глупый знакомый говорил, что соборность — это прекрасное свойство нашего общества, но только у нас очень часто соборность превращается в «разборность».

Так вот, если Москва не будет знать Россию, если она не будет идти навстречу России, то эта Москва не стоит выеденного яйца. Но если у России не будет столицы, то России не будет тоже.

Если Москва ведет себя некрасиво, отчуждаясь от огромного тела собственной страны, паразитируя на этом теле и так далее, должна быть другая Москва. Нам нужно не возмущение всей провинции тем, что столица у нее такая скверная, отказ от столицы — это нонсенс. Нам нужна другая Москва. Так давайте — в единстве с периферией — создадим такую столицу, которая не будет оторвана от периферии, которая не будет ею пренебрегать, которая не будет по ее поводу высокомерно высказываться, которая будет ее любить и чувствовать, чем она дышит. Поэтому социологическое исследование того, чем дышит страна, чем дышит периферия, — это один этап.

Второй этап — хроника текущих событий. У нас постоянно должны быть вести с периферии. Периферия должна чувствовать, что она нужна другим. Новгород должен чувствовать, что он нужен Владивостоку. Владивосток должен чувствовать, что он нужен Новгороду. Каждая клеточка страны должна чувствовать свое единство с другими клетками страны. Это нужно делать не только на уровне социологических и вообще научных исследований, хотя они бесконечно нужны. Не только на уровне исследования реальных региональных процессов, хотя и они необходимы. Это нужно делать на уровне информирования людей о происходящем.

А это значит, что помимо войны интеллектуальной, социальной, социологической, политологической придется вести еще и войну информационную. Войну за единство вот этого сложного организма. Организм должен получать возможность строить информационный диалог внутри самого себя, объединяться с другими клеточками тела, смотреть вживе на то, как выглядит жизнь в разных точках его, организма, потому что он есть высшая сверхсложная целостность. Не зная самого себя, не понимая, в чем состоит рядом с ним находящаяся боль, он никогда ничего про себя не поймет. Он будет жить, окукливаясь в каждой отдельной провинциальной самодостаточности.

Противнику только и нужно, чтобы у нас история страны заменилась историей отдельных регионов. Краеведением. Этнологией. Этнографией. Исследованием местных обычаев. Местные обычаи — замечательная вещь. История малого региона — прекрасное занятие, ею, безусловно, надо заниматься. Все это очень важно. Но только нельзя, чтобы это оторвало нас от большого процесса, чтобы каждая из клеточек замкнулась в себе, потому что, когда клеточки так замкнутся, организм будет готов к распаду. А наша задача — этот распад не допустить.

Нам нужны исследования, нам нужна живая (ученые называют ее «феноменологическая»), образная информация с мест. Нам нужны информационные инфраструктуры, позволяющие делиться такой информацией. Все это должно быть на уровне XXI века, без этого нет победы. Кто мешает этим заниматься, создавая клуб? Кто мешает активным членам клуба подключиться к проведению социального исследования, которое впервые за 20 лет скажет что-нибудь о реальной ситуации в стране?

Вы считаете, что это маленькая задача? Это огромная задача, если удастся ее решить. Огромная. Она сама по себе может повернуть очень многое.

Кто мешает проявлять инициативу, давать реальную информацию с мест, вести теле- и видеосъемку на местах с тем, чтобы мы потом могли размещать эти ролики на сайте и комментировать? Кто мешает создавать для этого большую, живую, нормальную структуру без шифров и паролей, без прятанья под кровать или ухода в подполье, без шараханья от собственной тени, без постоянного нашептывания: «Да-да, мы знаем: как только начнется деятельность, так появятся провокаторы»?

Провокаторы обязательно появятся. И это следующий вопрос. Они просто не могут не появиться. Во-первых, они всегда слетаются на свежее начинание, как мухи на мед. Во-вторых, их «слетают» даже не для того, чтобы обязательно что-нибудь разгромить, а для того, чтобы просто проверить: кто собрался-то? Идиоты, не идиоты? Чем заниматься будут? Совсем лохи или не совсем? Это может быть вполне сдержанно-доброжелательное зондирование, так сказать, «проверка на вшивость».

И если проявятся такие провокаторы — грубые, очевидные, оголтелые, — их надо отсекать. Это дело самозащиты. Это критерий серьезности людей, взявшихся за большое начинание.

Но нельзя же, боясь всего этого, прятаться в подполье или под кровать или зарывать голову в песок. Надо просто заниматься той деятельностью, которая сейчас возможна, реальна, для которой открываются новые поля. Это как в боевых искусствах… Я был не самым лучшим самбистом, но учил меня замечательный человек, очень добрый, умный, — Анатолий Аркадьевич Харлампьев. Он всегда говорил, что в подобного рода искусствах использование силы противника есть основа основ. Если противник очень сильный и очень тяжелый, но ты знаешь, что такое подсечка, то чем тяжелее твой противник и сильнее, тем больнее он ударится, упав.