Шрифт:
– К Богородице прилежно ныне притецем, грешнии и смирении… – Стоя у алтаря, отец Петр нараспев читал древнюю молитву во спасение пленных. – В покаянии зовущие из глубины души: Владычице, помози…
Церковный хор подхватывал:
– Можеши бо, о благодатная мати наша от всякого зла сохранити люди твоя и всяким благодеяниям снабдити и спасти…
Ольга и остальные жены и дети пленных моряков «Антея» молились коленопреклоненно. И хотя дети не понимали, конечно, слов этой древней молитвы, но, глядя на строгие лики святых в высоте куполов монастырского храма, они верили, что эти лики вернут им их отцов.
Но до Анзера Ольга добралась уже в одиночку, без детей и их матерей. Только любопытные нерпы да леденящий ветер сопровождали баркас, который раз в сутки курсирует между Большим островом и этим самым северным из Соловецких островов.
На Анзере Ольгу никто не встречал, кроме выбеленной доски на месте бывшей часовни:
«Святой преподобный иеросхимонах Елеазар Анзерский во время управления Соловецкою обителью игуменом Иринархом, придя из оной обители на этот непроходимый остров для уединенной жизни в 1612 году, жил на сем месте четыре года в маленькой келейке один. По откровению Божию перешел на место, где ныне Троицкий скит, и там построил храм при нем, и св. мощи его украшают и охраняют скит и подают утешение и исцеление всем, приходящим с верою…»
Но Ольга и не рассчитывала на встречу. Кланяясь придорожным поклонным крестам, она больше часа шла через хвойный лес по раскисшей от талого снега дороге и вышла к Свято-Троицкому скиту – полуразрушенному кирпичному ансамблю из чудом сохранившегося древнего храма и двухэтажного келейного корпуса, соединенных меж собой руинами других монастырских построек.
На этих руинах работали трудники – верующие добровольцы, приехавшие сюда с материка восстанавливать разрушенный коммунистами скит.
У одного из них Ольга спросила, как ей найти монаха Константина, и ей показали на храм. Ольга поднялась по расчищенным от снега ступеням и веником, стоявшим у дверей, сбила снег с сапог, а затем вошла в храм, где и увидела своего мужа. Вернее, узнала, угадала его по высокому росту, крупной голове и широким, но слегка сутулым плечам сначала подводника, а теперь монаха. В черно-серой рясе, вытертой меховой кацавейке и стоптанных валенках он стоял спиной ко входу, у небольшого алтаря с иконами и свечами. Конечно, он почувствовал ее появление, тем паче что пламя свечей затрепетало при открытии и закрытии двери и когда Ольга кланялась иконам и крестилась. Но он не обернулся, пока не завершил молитву. А повернувшись, долго смотрел Ольге в глаза и только потом сказал:
– Ну, здравствуй…
Ольга молчала. Конечно, он изменился – эти длинные волосы до плеч, эта окладистая черная борода с проседью… Но она смотрела в глаза, только в глаза, бывшие когда-то родными и любимыми. И сквозь стоическое спокойствие анзерского монаха видела в этих глазах давно и глубоко упрятанную трагедию. Пять лет назад во время автономного плавания в Тихом океане на подводной лодке «Казань» произошла разгерметизация атомного реактора, весь экипаж схватил дозу радиации, многократно превышающую смертельную, и спасти их могло только чудо. И вот, моля Бога о спасении, они всей командой поклялись, что если все-таки доплывут домой, то постригутся в монахи и будут служить только Господу. Чудо свершилось, но, конечно, не все выполнили зарок. А Константин выполнил и перед пострижением настоял на разводе, объяснив Ольге, что доза, полученная им, все равно лишила его возможности выполнять мужские обязанности, а она – молодая и красивая – должна быть свободна. Затем, перед отплытием на Анзер, он всю свою офицерскую пенсию и пособие по инвалидности перевел на нее и сына. И тогда Ольга, схватив Сашу и обливаясь слезами, спешно уехала в Москву, просто бежала из Белой Гавани, чтобы никогда в жизни не видеть больше ни этих военных кораблей, ни подводных лодок, ни морских офицеров…
Теперь они вдвоем поднимались на Голгофу.
Когда-то вслед за монахом Елиазаром на острове Анзер поселился монах Иов. Он жил отшельником в крохотной келье у подножия безымянной горы в центре острова. Однажды, гласит предание, ему явилась Богородица и сказала: «Гору эту назови Голгофой и поставь на ее вершине храм в память Распятия Сына Моего. Много народа христианского пострадает на этой горе, поэтому молитесь усердно. Я же вовек пребуду в месте сем». Иов выполнил наказ, поставил деревянную церковь на вершине горы, а гору назвал Голгофой. С этой горы, с Голгофы, открывается замечательный вид на просторный остров с его нетронутыми лесами и озерами, где водятся не пуганные человеком звери и птицы – орлы, олени, лисы, зайцы, бобры… Сейчас под горой стоит большой Голгофо-Распятский скит с кельями для монахов, а на вершине горы – пятиглавый кирпичный храм с колокольней, келейным корпусом, трапезной и гостиницей для паломников.
– А народу тут пострадало действительно много, – говорил Константин, по крутой дороге поднимаясь с Ольгой на Голгофу. – Особенно при советской власти. В годы СЛОНа тут был «тифозный изолятор», а на самом деле просто убойное место. Зимой тут такие морозы – часто до сорока опускается, а зэков держали вон там, в кирпичном храме, без воды и совершенно голыми. И так, босиком и голыми, они выбегали наружу, консервными банками набирали снег и потом топили его, чтоб напиться. Здесь расстреливали и морили голодом, а летом голыми выставляли на мошку, которая зажирала до смерти. Трупы просто скидывали вниз. Говорят, тут убито около 100 тысяч…
– Подожди. Я устала… Зачем ты мне это рассказываешь?
– Посмотри сюда. – Константин показал на удивительную березу, которая растет на склоне Голгофы. Заснеженные ветки березы образовывали совершенно правильный крест. – Видишь это чудо? Никто и никогда не подрезает эту березу. Она сама так выросла, крестом. Понимаешь? У тебя есть Сашины фотографии?
Он спросил это без всякого интонационного акцента, но Ольга буквально кожей почувствовала, как вся его душа вытянулась и замерла, словно раскрещенная береза.