— К нам, к нам. — Анна Максимовна торопливо поцеловала мужа. — Наталье плохо, прямо беда.

Отец встревожился, хотя постарался не показать виду.

— А что такое?

— У нее грипп был, помнишь?

— Ну помню. Грипп.

— Он дал осложнения, и теперь у Наташки жуткие боли и бог знает что!

Тимченко снял плащ, сел.

— Такая уж боль, что нельзя терпеть? — недоверчиво спросил он.

— Именно что нельзя! А она терпит. И хочет дальше терпеть… Болеутоляющие исключены: это может повредить ребенку. А на характере терпеть — это свыше сил человеческих, ты мне поверь!..

— Какой же выход? — после долгой паузы спросил Тимченко.

— Я советовалась с Лещинским. Он говорит: не надо мучиться, надо прервать беременность. Но ты же ее знаешь… Кушать будешь?

— Нет.

— А чаю?

— Нет… Я к ней пойду.

— Я тебя умоляю! — встревожилась Анна Максимовна.

— Мы с профессором не уговорили, а ты уговоришь? Только поругаетесь еще хуже… Да она заснула, наверно. Не буди!

Из Наташиной комнаты послышался жалобный, почти детский вскрик. Анна Максимовна кинулась к дверям. Но Наташа сама вышла в большую комнату, похудевшая, некрасивая, в стареньком махровом халате.

— Опять? — спросила Анна Максимовна.

— Мама, я больше не могу! Не могу я! — выкрикнула Наташа и сжалась, скрючилась от боли. — Я согласна в больницу! Поедем сейчас, можно?

Мать подхватила ее, увела обратно, уложила в постель.

— Сейчас ночь, деточка… Ты столько терпела — потерпи уж до утра… А утром папа отвезет нас.

— Он приехал? — занятая своей болью, Наташа даже не заметила отца.

…В большой комнате Тимченко ходил из угла в угол. С грелкой в руках пробежала на кухню Анна Максимовна. Из-за Наташиной двери не доносилось ни звука. Андрей Васильевич постучал тихонько и вошел к дочери.

Наташа сидела на кровати, перегнувшись вперед, и безостановочно покачивалась. Она исподлобья глянула на отца, но ничего не сказала.

— Наташа, ты же хотела ребенка.

— Я уже сказала, что не хочу, — жалобно проговорила она. — Что тебе еще надо?

— Обожди… Это ты сама или доктора за тебя решают? Или это твоя боль за тебя решила?.. Сейчас здорово больно?

— Сейчас терпимо.

— Вот и поговорим, пока можно…

Наташа заговорила раздраженно и сбивчиво:

— Я не соглашалась, я не хотела его терять, ни за что не соглашалась — мама тебе скажет. Терпела, терпела, терпела, но настал мой предел. Больше не могу.

— Тогда я тебе так скажу. Ты все делаешь по-своему, со мной не считаешься и сейчас поступишь по-своему. Но только запомни: если человек сделал не как хотел, а поддался боли; или страху, или еще какому-нибудь на него давлению — после и жалко и стыдно будет, а уже не переделаешь… А между прочим, человек — это такой прочный механизм, что может вытерпеть бесконечно много. Больно, а ты терпи. И придет вроде второго дыхания — легче станет!

В комнату заглянула Анна Максимовна и, обрадовавшись, что разговор идет мирный, вышла: не хотела мешать.

— А я думала, ты, наоборот, рад будешь, — горько сказала Наташа. Тимченко поглядел на нее и ничего не ответил. Она смутилась, неуверенно улыбнулась отцу.

Красный «жигуленок» шел в потоке машин по Садовому кольцу. Сидя рядом с Игорем, Тамара говорила:

— В Токио, конечно, очень интересно. Совершенно ни на что не похоже. Но я жутко устала. Жутко… Может, оттого, что не с тобой летала.

— Маловероятно, но все равно спасибо. Тамара помолчала, потом ни с того ни с сего спросила:

— А вот скажи, Тимченко — он тупенький?

— То есть?

— Ну… Не просекает. Он меня опять против тебя предупреждал!.. Говорил: если будет к тебе клеиться, гони его в шею.

— Ну и что в этом глупого?

— Нет, серьезно.

— А серьезно вот что: в своем деле он академик. А вообще-то я ангелов не люблю… Не врет, не пьет, жене не изменяет… А для меня однозначно: если мужик не изменяет жене, значит, уже отстрелялся. Или жена такое гестапо, что от нее не побегаешь… Так что это не заслуга… Но мы отклонились. Я его не люблю, но глубоко уважаю. Именно за ум. В воздухе умнее его человека нет… Там он и дипломат, и организатор, и психолог. И не потому, что прочел сто книжек по психологии — он их вообще не читает. А просто прирожденный лидер.

— Ну, это не ум. Это что-то другое.

— Ум. Пойми, ум не может быть универсальным. Все мы умные — и все по-разному… Поэтому на Таганку ходи со мной и насчет Бермудского треугольника — тоже ко мне. А по всем остальным вопросам обращайтесь к товарищу Тимченко.

Машина выехала в узкий проезд между метро и театром и остановилась. Игорь и Тамара стали пробираться сквозь вежливую толпу ко входу.

Игорь и Тамара лежали в постели. Горел только ночник. Игорь уже дремал. А Тамара, взбудораженная хорошим вечером, все не могла заснуть.