Во втором салоне сидела только Тамара в наушниках и с микрофоном: ей было поручено наблюдать за трещиной — не станет ли увеличиваться. Серьезная, как часовой, она сидела неподвижно и не отрывала глаз от опасного места.

В кабине было почти тихо: бортинженер уменьшал режим работы двигателей. Мерцали слева сполохи молний. Стеклоочистители разгоняли мутную пелену дождя. Буднично, спокойно, как тысячи раз до этого, командир переговаривался с Землей:

— Шереметьево! Я восемьдесят пять четыреста шестьдесят восемь… Засветки слева. Ливень, болтанка… Высоту тысяча двести занял. Давление семьсот сорок два выставлено, курс двести пятьдесят четыре… Разрешите снижение до пятисот…

— Снижение до пятисот разрешаю. До свиданья…

По внутренней связи Тамара сказала испуганно:

— По-моему, увеличивается… Она увеличивается!

Летчики переглянулись. Тимченко ответил своим обычным ровным голосом:

— Не паникуй. Все хорошо. — И снова вышел на связь с землей. — Шереметьево! Я восемьдесят пять четыреста шестьдесят восемь. Трещина в фюзеляже увеличивается. Продолжаю снижение. Ливень, болтанка.

…К Тамаре подбежал Игорь, глянул на трещину. Она заметно выросла, и опять резал уши свист.

— Томка! Иди в первый салон.

— Мне велели здесь.

— Иди, говорят тебе! Командир приказал. — Игорь поднял ее с кресла и вдруг поцеловал долгим нежным поцелуем. Тамара поняла и спросила безнадежным шепотом:

— Мы разобьемся?

Не отвечая, Игорь потащил ее в первый салон.

На вышке в Шереметьево собрались почти все участники совещания в министерстве. К ним присоединились генеральный конструктор и два генерала ПВО.

Лысоватый инженер в очках втолковывал седому импозантному мужчине:

— При посадке пилот всегда включает реверс. То есть потоку газов, выходящему из двигателей, дает обратное направление. Понимаете? Для торможения… Но им этого делать нельзя из-за трещины. Может напрочь оторвать хвост.

— Даже так? — поднял брови седой. — А сядут они без реверса?

— На сухую полосу сели бы. А на мокрой пробег длиннее. Не хватит полосы, и тогда…

— Хватит и на мокрой, — вступил в разговор пожилой летчик. — Если воды не больше трех сантиметров.

Генеральный конструктор встал, подошел к стеклу, за которым виден был перрон, а за ним летное поле Шереметьева. По стеклу толстыми струями бил ливень, а вдали мерцали под дождем огни ВПП и их отражения на мокром бетоне.

— Что решили с реверсом? — громко спросил тот, кто вел совещание. Генеральный конструктор ответил:

— Не включать.

Тогда спросивший нагнулся к микрофону:

— Передайте Тимченко: реверс при посадке не включать!

Самолет продолжал снижение. Совсем уже отчетливо были видны они Шереметьева, ярко освещенная посадочная полоса.

— Мы на курсе, на глиссаде, — сказал Андрей Васильевич штурману. И земля подтвердила:

— Высота четыреста, удаление восемь. Вы на курсе, на глиссаде… Счастливой посадки!

Поднялись в небо лучи мощных прожекторов. Сзади, чтобы не слепить летчиков, они подхватили самолет и повели его. В их ярком свете «Ту-154» блестел, как большая рыбина.

А на земле, по обе стороны посадочной полосы, выстроились елочкой машины: пожарные, «скорая помощь», реанимация, прожектора… Они расположились тремя отрядами — в начале полосы, в середине и в конце, — готовые сразу прийти на помощь самолету Тимченко.

…Игорь снова сидел в своем кресле в кабине и слушал, как Андрей Васильевич переговаривался с землей.

— Посадка! Восемьдесят пять четыреста шестьдесят восемь в глиссаде, шасси выпущено, к посадке готов.

Секунду помолчав, диспетчер ответил:

— Посадку разрешаю.

Промелькнули огни порога. Командир взял штурвал на себя. Полоса — в синих посадочных огнях, белых осевых, освещенная дополнительно мощными армейскими прожекторами — будто ушла вниз.

— Скорость двести шестьдесят! — доложил штурман.

— Касаемся, — сказал Тимченко.

…Самолет мягко дотронулся до бетона, помчался, разбрызгивая воду, по ВПП.

— Скорость не уменьшается, — встревоженно доложил штурман.

— Много воды… Глиссируем, очевидно. — Тимченко напряженно смотрел вперед.

— Тормоза, — напомнил Ненароков.

— Половина полосы! — Штурман даже охрип от волнения. — Скорость двести!

— Тормоза! — спокойно приказал Тимченко.

— Двести! — опять сказал штурман. — Не тормозимся. Юз!

Впереди, уже совсем близко, возникли огни, отмечающие конец полосы.

— Реверс! — распорядился Тимченко. Игорь привстал с места, крикнул: