Остается единственный камень – гладкий галечник, согревающий руку. Констебль, поднявшись на шум, суетится за спиной короля. Ричард вдруг оборачивается. Он совершенно спокоен: «Все! Пойду, помолюсь… Ступай-ка вперед… Сделай свет».

В часовне, на предалтарных колоннах – два пылающих факела, а на престоле – две свечки в тяжелых подсвечниках, слева и справа. Света было достаточно – ровно столько, чтобы тени казались живыми, а душа замирала. Едва уловимые блики в углублениях алтаря, в витражах, на распятии были знаками тайны.

Ричард встал на колено в центральном проходе. Не любил сидеть на скамье при общении с Богом. К тому же в тени, за колонной, мог ждать убийца, а изготовиться к бою легче с колена.

Прочтя молитву, суверен успокоился. Он чувствовал себя другим человеком: атмосфера капеллы действовала благотворно.

Иногда в такие минуты он мысленно представлял себе будущее. Как гарь лесного пожара на много опережает огонь, так нередко события заявляют о себе раньше, чем происходят в действительности. Любой из живущих, ждет предсказаний, знаков, знамений… хотя бы прогноза погоды, которому можно довериться.

На «свиданиях» с Господом, Ричард настраивался на возвышенный лад. Душа находила какие-то петельки и узелки, по которым, карабкалась ввысь. Но сегодня не находила за что зацепиться – «соскальзывала».

Нет, кто угодно – только не мать! Герцогиня Йоркская отнюдь не годилась ему в утешительницы. Они оба любили власть, а потому до конца оставались врагами… И все-таки было на свете одно существо, мечты о котором его согревали.

Бесси, дочь королевы Елизаветы (жены покойного Эдварда), – нежное светлое набожное дитя, – уже давно владело ожесточившимся сердцем монарха.

Боясь неловким движением спугнуть этот свет, он не делал и шага к сближению. Наблюдая со стороны, с удивлением обнаруживал у себя совершенно не свойственный трепет.

Мечту о помолвке Ричард все время откладывал. Первым делом нужно было развеять тучи на горизонте будущей жизни: разобраться с Тюдорами (с самым опасным из них – Генрихом, графом Ричмондом, который угрожал с континента, а теперь вот высадился на побережье Уэльса).

Монарх еще не осмеливался с ней говорить. Впрочем, какая разумная женщина откажется стать королевой? Ему было тридцать три года – возраст Христа. Но, когда думал о ней, ощущал себя робким юнцом.

Даже мысленно Ричард не произносил слов любви. Он не был влюблен, как мальчишка, но готов был сразиться с несметною ратью за один ее волосок, готов был заставить себя стать другим человеком – нежным и снисходительным. В мечтах он давно уже связывал свою жизнь с этим ангелом.

Ричард чувствовал: и ей он – не безразличен. Иногда ловил на себе ее взгляды, полные странной мольбы и надежды, с которой женщины обращаются не к живым, а, скорее, к распятию.

«Ты не должна на меня так смотреть, – молил он ее про себя. – Все мы здесь не достойны тебя, ибо Англия обиталище диких зверей, а не ангелов». Знал он: и Ричмонд Тюдор тоже имеет тайные виды на Бесси, но не из чувства, – из подлых расчетов породниться с Йорками.

Пламя свечей и факелов вздрогнуло, будто влетел сквознячок. Веки Ричарда затрепетали: он ощутил перемену. Подсвечники стояли теперь на краях престола, а между ними находился длинный предмет с простыми, но всегда ужасающими очертаниями. Король содрогнулся и поднялся с колена: перед ним стоял гроб. А над гробом, вместо распятья висел простой крест. Человек устремился вперед и увидел то, что боялся увидеть. Он уже знал, что случилось, словно кто-то ему быстро-быстро все нашептал. В гробу лежала она – его Бесси, принявшая смерть при родах дитя, зачатого от короля Генриха (Тюдора). Ричард прочел это по лицу покойной, по мрачным теням и запахам, сгустившимся в воздухе, по бездне разверзшейся в собственном сердце. Выходило, его самого уже нет: живым он не позволил бы графу Ричмонду стать королем и взять Бесси в жены. Значит, это случится. Он увидел не просто знамение, а то, что действительно будет. «Господи Милосердный! – закричал он, схватившись за голову. – Как ты немилосерден ко мне!» Ричард почувствовал, что-то жесткое коснулось виска. Когда он опустил руки, свечи стояли на прежних местах, гроб исчез, а в правой ладони лежал плоский галечник, принесенный им с галереи. «Господи! – вскричал он, обращаясь к распятью. – За что мне этот позор, эти муки? Я жил, как загнанный зверь. Я хотел иметь много друзей, но друзья меня предавали! Я хотел любить, но у тех, кого я любил, отнимали жизнь! Я сторонился Бесси, не желая навлечь на нее беду, которая шла за мной по пятам! День и ночь, вслух и мысленно я молил тебя за мою голубку, просил, защитить, уберечь от невзгод, от завистниц, от коварных друзей… И вот как ты надо мной посмеялся?! За что? Ты тоже поверил наветам Тюдоров? Поверил, что Ричард – злодей? И тебя, Вездесущего, им удалось провести! О, Боже! И ты… тоже – с ними!? Так будь же ты проклят!» В отчаянии король размахнулся и, выпрямившись, метнул гладкий камень в алтарь. Галечник с такой силою поразил распятие, что оно раскололось, а нижняя часть полетела в витраж, разбила его и упала наружу.

Когда констебль и стража прибегут на шум, порыв ветра погасит свечи. В трепещущем свете факелов им предстанут поверженное распятие, разбитая створка окна и король, лежащий в проходе. Он будет бормотать слова, которые трудно разобрать и связать: «Мы еще встретимся… Есть один путь… Уже скоро, скоро…»

Ричарда подхватят под руки, уведут в спальню, дадут вина и уложат под теплые шкуры.

Утром он будет необычайно бодр, возбужден, даже весел. Зрелище построенной рати, всегда доставляло ему радость, давая уверенность и иллюзию непобедимости.

Он выведет войско из города и двинет на юго-запад – в направлении, где высадившийся враг готовится к встрече, собирая союзников.

В Солсбери, по дороге к Уэльсу, как было задумано, он казнит принародно изменников (у казнимых – немало друзей, а в Лондоне не очень спокойно) и уже с легким сердцем – устремится навстречу… собственной гибели.

При Босворте произойдет решающее сражение Плантагенетов с Тюдорами. Ричард Третий бросится в самую гущу битвы, и не мало дворян графа Ричмонда падет от его меча. Когда ранят коня, он будет биться пешим, не зная усталости, как будто ища своей смерти. Его ранят, но, истекая кровью, он будет продолжать драться, пока Ричмонд (Генрих Тюдор) своею рукой не нанесет ему смертельную рану.