Шрифт:
— Спи… спина сломана, Боб!
— Дело не так плохо, дружище.
— Где отец?
— Поднимается.
Молчание, а потом:
— Отец, отец! Скорей, отец!
Мэсон выбрался на поверхность, подошел и опустился на колени по другую сторону мальчика.
— Я… я… сбегаю… ну… за бренди, — предложил Боб.
— Не стоит, Боб, — сказал Островок. — У меня все переломано.
— Тебе не лучше, сынок?
— Нет… я… сейчас… умру, Боб!
— Не надо так говорить, Островок, — простонал Боб.
Короткое молчание, потом мальчик внезапно скорчился от боли. Но это скоро прошло. Он лежал неподвижно, потом спокойно сказал:
— Прощай, Боб!
Боб тщетно пытался заговорить.
— Островок! — сказал он.
Мальчик повернулся и простер руки к безмолвной фигуре с каменным лицом.
— Отец… отец… я умираю!
Прерывистый стон вырвался у Мэсона. Потом все стихло.
Боб снял шапку, чтобы вытереть лоб, и было какое-то необъяснимое сходство между его обезображенным лицом и окаменевшим лицом Мэсона.
С минуту они смотрели друг на друга, разделенные телом мальчика, потом Боб тихо сказал:
— Он так и не узнал.
— Не все ли равно? — прошептал Мэсон и, подняв мертвого ребенка, пошел к хижине.
На следующий день перед хижиной Мэсона собралась печальная группка людей. Жена Мартина провела здесь утро, приводя дом в порядок, и сделала все, что было в ее силах. Одна из женщин разорвала для савана единственную белую рубашку своего мужа, и благодаря их стараниям мальчик лежал чистенький и даже красивый в жалкой, маленькой хижине.
Один за другим старатели снимали шапки и, согнувшись, входили в низкую дверь. Мэсон молча сидел в ногах койки, подперев голову рукой, и странным рассеянным взглядом следил за входящими.
Боб обшарил весь лагерь в поисках досок для гроба.
— Это последнее, что я еще могу… ну… сделать для него, — сказал он.
Наконец, отчаявшись, он обратился к миссис Мартин. Она повела его в столовую и указала на большой сосновый стол, которым очень гордилась.
— Разломай этот стол на доски, — сказала она.
Убрав лежащие на нем вещи, Боб перевернул его и начал отбивать верхние доски.
Когда он смастерил гроб, жена одного из старателей сказала, что у него слишком убогий вид. Она распорола свою черную юбку и заставила Боба обить гроб материей.
В лагере не было никаких перевозочных средств, кроме старой подводы Мартина, и вот около двух часов дня Пэт Мартин привязал свою старую лошадь Дублина к оглоблям обрывками сбруи и веревками, взял его за повод и потащил к хижине Мэсона.
Вынесли маленький гроб, а рядом с ним поставили на подводу два ящика, предназначенные служить сиденьем для миссис Мартин и миссис Гримшоу, которые и водрузились на них в унылом молчании.
Пэт Мартин полез было за трубкой, но опомнился и поставил ногу на оглоблю. Мэсон повесил замок на дверь хижины.
Несколько ударов по костлявому хребту вывели Дублина из дремоты. Качнувшись сначала вправо, потом влево, он тронулся в путь, и вскоре маленькая погребальная процессия скрылась на дороге, которая спускалась к «городу» и кладбищу.
Примерно через полгода Боб Саукинс ненадолго уехал и вернулся с высоким бородатым молодым человеком. Уже стемнело, и они направились прямо к хижине Мэсона. Там горел свет, но на стук Боба ответа не последовало.
— Входи, не бойся, — сказал он своему спутнику.
Незнакомец толкнул скрипучую дверь и, шагнув через порог, остановился с непокрытой головой.
Над огнем кипел забытый котелок. Мэсон сидел за столом положив голову на руки.
— Отец!
Ответа не было, но в неверном свете очага незнакомцу почудилось, будто Мэсон нетерпеливо дернул плечом.
Секунду незнакомец постоял в нерешительности, потом, подойдя к столу, положил руку на плечо Мэсона и мягко сказал:
— Отец! Тебе нужен другой товарищ?
Но спящему он был не нужен — во всяком случае, в этом мире.
Г. Лоусон «Товарищ отца»
Билл и Арви с завода братьев Грайндер
На длинном цементном подоконнике у входа на вагоностроительный завод братьев Грайндер сидело в ожидании звонка, возвещавшего начало рабочего дня, человек пять-шесть подручных мальчишек, отпетых сорванцов, один из которых — Билл Андерсон, головорез лет четырнадцати — пятнадцати, был известен под кличкой «Касторка».