Колька молча достал ножны из толстой кожи. Тимофей сунул в них нож и спрятал за голенище, отвел Ивана в сторону: «Плохо, однако, что Варька-то, жена Мельникова, сама к Николаю прислоняется, черт бы ее драл! Теперь неизвестно, как все завяжется. Антипова бы в другую команду сплавить, так не возьмет никто...»

Случай этот имел неожиданное продолжение некоторое время спустя, когда прошли еще тысячу верст пути... А пока оставалось внимательно приглядывать за обоими солдатами — дальше бортов ведь не разведешь.

Иван с Мельниковым разговаривал, присоветовал, что мог, но тот лишь молча сверлил глазами палубу. На том и разошлись. Оба понимали: со своей бабой Ерофею самому разбираться.

Плывет пароход, шлепает колесами, тащит баржи против течения, теперь к северу, до города Перми — конечного пункта пути на Каме. Пришли туда в конце второй недели июля; притащил баржи буксир, построенный лет пять назад, кстати, на пермском заводе.

Расстояние от Перми до Тюмени в шестьсот девятнадцать верст планировалось покрыть за сорок дней при двадцати девяти переходах на маршруте, на дневки, таким образом, оставалось дней десять; дорогу предстояло осилить «обычным походным порядком». Четыре эшелона сформировали по военным округам, только солдат из Казанского округа присоединили к команде Варшавского и этим все эшелоны практически уравняли.

Как всегда в таких случаях, готовились основательно, наняли подводы для перевозки семей и запасов, что брали с собой в дорогу, и, конечно, подводы для офицеров сопровождения.

Домбровский и Зинович почти все время проводили у чиновников Губернского воинского начальника. Арефьев и Евдокимов, другие унтер-офицеры еще и еще раз проверяли состояние одежды и обуви солдат, всех постарались разместить в казармах местных войск. Однако кое-кому все-таки пришлось остаться тут же, в порту, где, казалось, все пропиталось солью, которую грузили на баржи мешками.

В город ходить было некогда — торопились выступить как можно скорее, успели побывать только в бане и в ближайшей церкви. Эшелон Виленского округа отправился в Тюмень 20 июля.

От Перми шли на юго-восток. Через четыре дня в районе Кунгура переправились через реку Ирень, здесь в ближайших двух селах отдыхали три дня.

После отдыха через Сылвинский кряж двинулись дальше, останавливались только на ночевки. Пройдя еще около ста восьмидесяти верст по Сибирскому тракту, подошли к реке Чусовой.

Для переправы выбрали подходящее место, не стесненное утесами, которые высились по берегам реки, покрытые густым хвойным лесом, в основном елью.

Через Чусовую — в этом месте ширина ее не превышала двадцати саженей — переправлялись на плотах, на них же загоняли повозки и лошадей.

Августовские дни стояли жаркие. Уработались все на переправе, однако отдых в четыре дня предстоял лишь в Екатеринбурге, здесь разрешили только искупаться.

Иван и другие сопровождающие разделись, но оставались на берегу — следили за солдатами, плескавшимися в реке, пускали их в воду человек по пятьдесят разом.

И тут, на Чусовой, случилась беда: то ли плохо умел плавать солдат, то ли судорога его схватила, стал он сильно бить руками по воде, потом закричал... Кто рядом был, испугался — а может, растерялся — и, вместо того чтобы помочь, шарахнулся в сторону.

С берега сначала не разобрались, что происходит на реке, а когда Иван и еще двое унтер-офицеров бросились в воду, когда подплыли к месту, где барахтался солдат, тот уже ушел под воду. Спасать утопающего кинулись и офицеры, стали нырять ниже по течению... Вытащили все же, но поздно: захлебнулся человек...

Фельдшер долго пытался вернуть ему дыхание: опрокинул лицом вниз, старался вытолкнуть воду из легких, но все оказалось напрасно.

Тогда в журнале сделал Зинович запись: «...августа, купаясь, утонул... Сергей Боярский, труп... был найден в реке..., но принятыми мерами лекаря Карпенко, Боярскому жизнь осталась не возвращенной...»

Боярского похоронили на берегу, поставили, как водится, крест.

Команда двинулась дальше и через три дня прибыла в Екатеринбург. Крупный уездный город считался тогда столицей Урала, и совсем недавно законодательно перевели его из военно-горного ведомства в гражданское.

Сто пятьдесят лет назад строил здесь генерал Генин силами солдат Тобольского полка медеплавильные и металлургические заводы. Потом солдаты, вместе с семьями, приписанные к этим же заводам, обязывались служить по тридцать—тридцать пять лет у плавильных печей.

Жестокость наказаний приписанных к заводам людей в те и последующие годы была такова, что повешение без пыток принималось зачастую беглецом или иным провинившимся чуть ли не с благодарностью.

Вернемся,однако, в год 1867-й.