Постмодерн не может не победить классику, потому что он создан для того, чтобы уничтожить классику, или Модерн. Он построен так, чтобы ее уничтожать, он видит все ее слабые места. Поэтому именно тогда, когда был предложен другой метод, рожденный в этой нише под названием ЭТЦ и непонятный нашим противникам, когда они увидели, что применяется этот другой метод, они ошалели. Потому что они не поняли, с чем имеют дело. Они пытаются бормотать, что имеют дело со слишком ярким харизматиком, и все им верят…

Конечно, если бы я блеял и был полностью лишен интеллектуальной и прочей убедительности, то никакой метод бы не помог. Но это, как говорят математики, «необходимо, но не достаточно». Убедительностью надо обладать в отрыве от любого метода, но методом-то тоже надо обладать.

Наука не может так спорить. У нее другой стиль спора. Нельзя стоять двумя ногами на научной территории и спорить со Сванидзе. Или даже с Млечиным. Или с Пивоваровым. Это невозможно.

Конечно, нужно опираться на факты, доказательства, логику, то есть питаться из Модерна, из его классического дискурса. Но к нему нужно добавлять что-то другое…

И вот это другое, которое и называется Сверхмодерном, придает происходящему в телевизионной студии окончательную убедительность, а научную лекцию превращает в парапроповедь. Потому что новая наука может обладать способностью действовать в режиме, напоминающем в чем-то проповедь, то есть мощный, целостный тип обсуждения духовного содержания.

Что такое проповедь, если оторвать ее от классического религиозного начала и рассмотреть именно как метафору, как метод? Это целостное, духовное обсуждение нетривиального, сложного содержания.

И вот когда они с этим столкнулись (а, помимо этого, мы были вооружены также фактами и всем прочим, что применяет Модерн), оказалось, что они ничего не могут. Не потому, что они слабые пропагандисты — это лучшие либеральные пропагандисты, лучшие. И не потому, что другой ветер дует в паруса. Конечно, дует… Но напугало по-настоящему не это. И когда они начали болтать о крике, харизме, о театральной режиссуре, о чем-то еще, они прятали концы в воду.

Они боялись признать, что против них применяется новый тип информационного оружия. Мы применили этот тип оружия, конечно же, ориентируясь на определенный уровень простоты, потому что это телевидение, потому что это историческая тематика и так далее. Но, когда в пределах одного высказывания существует график, модель и стихотворение, это не наука в ее классическом понимании. Это и есть новая, целостная интеллектуальная культура, бросающая вызов Постмодерну. Не с позиций классики, а с позиций сверхклассики. С позиций возврата к некой целостности, которой классическая наука не обладает в силу ее собственной гносеологической природы. А вот предыдущие интеллектуальные донаучные дискуссии, те самые, которые велись в Оксфорде, Кембридже, в Парижском университете и так далее в средние века, этой целостностью и силой обладали!

Именно из этой целостности родился потом юридический метод в том виде, в котором он применяется на Западе. Где действительно важно убедить, важно сочетать особую убедительность с логическими доказательствами, важно, как это все построено, важно, как это все воздействует. Это культура, шлифовавшаяся столетиями.

Итак, уже в первой телевизионной программе «Суд времени» возник вопрос о новом методе, о новых видах интеллектуального информационного оружия, применяемого в информационных войнах. Возник вопрос о том, что против людей, вооруженных мушкетами, пушками и так далее, будут воевать не люди, вооруженные томагавками и луком со стрелами, а люди, вооруженные новейшим оружием. И поэтому хотя их и мало, и сил у них недостаточно, но они могут победить. В воздухе впервые запахло победой. Но ею запахло потому, что была некая сложность, которую можно было спроецировать на эту относительную простоту.

Не было бы этой сложности — не было бы победы. Ничего бы не было вообще. И не будет. Чем больше будут апеллировать к «двум притопам, трем прихлопам», чем больше будут все редуцировать (по-русски — низводить) до примитивных форм собственно политической деятельности, тем в более глубокой заднице окажется эта политическая деятельность. Вся целиком, со всеми, кто к этому апеллирует. И так произойдет не потому, что вообще нельзя никогда применять ничего простого, не потому, что простое никогда не бывает эффективно. А потому, что ситуация слишком сложная. Потому, что страна слишком глубоко залетела. И потому, что надо глаза-то протереть и увидеть, куда она залетела и что на самом деле произошло.

Потрудиться чуть-чуть надо — глаза протереть. И перестать общаться с манекенами, сооруженными твоим же сознанием, а увидеть реальность, понять, что в ней происходит на самом деле.

Когда передача «Суд времени» кончилась, я заявил: «Хватит! Я не буду непрерывно редуцировать, низводить сложность до некоторого простого политического объемчика, в котором можно победить только потому, что есть эта сложность, которая капает по капле, добавляя что-то в этот объемчик. Я буду саму эту сложность сейчас обсуждать в жанре антишоу».

В первой же передаче «Суть времени» я применил религиозную метафору: продажа первородства за чечевичную похлебку. Я применил религиозную метафору, адресуясь именно к той метафоричности, которая что-то берет у религии для того, чтобы создавать новую науку, восстанавливать научную целостность. Невозможно дальше существовать в ситуации такой дифференциации научных дисциплин. Невозможно. Наука сама начинает распадаться. Нужны трансдисциплинарные, мультидисциплинарные исследования. Эти дисциплины где-то как-то надо собирать. А как ты их будешь собирать?