— А ну, — сказал комиссар, — а ну, ребята!

И навалился плечом на еще раскаленный ствол. Мы обступили лафет и, перебирая ногами по маслянистой траве и скользя, стали толчками двигать обжигающий ствол.

— Раз! — повторял Белка, собирая наши толчки в одну силу. — Раз!

Белка не кричал, но мы слышали его сквозь выстрелы, сквозь команды, сквозь мат, которым обменивались оттого, что ствол шел так тяжело, и в надежде, что он пойдет легче.

— Опустите ниже, Прохоров!

Я уж и так выровнял ствол, чтобы толкать его вперед, а не вверх, и сейчас снова схватился за рукоятки.

Ствол нехотя накатывался на люльку, и наши красные, потные, измученные рожи поплыли от куцых улыбок, когда он наконец добрался до своего места. Белка уже стоял с банкой жидкости в руках, которую он выхватил из ЗИПа — набора запасных частей для срочного ремонта, хранящихся в передке. Сержант долил масла и крикнул:

— Заряжай!

Толя вложил снаряд, Эдька стукнул замком, закрыв снаряд в стволе. Можно было стрелять. Я дернул шнур, и мы выстрелили, прибавив еще один разрыв к другим снарядам.

Меня оттеснил Белка, сказав:

— Я!

Мы накатывали ствол и каждый раз доливали масла. Мы видели чужие танки и свои разрывы. Едва вылетала гильза из-под орудийного замка, мы припадали к стволу и давили на него, а потом Белка наводил орудие в ближайший танк. Выстрел! И снова мы накатывали ствол. На плечах вздулись волдыри от ожогов. Пришлось комом положить на них содранные с себя гимнастерки. У комиссара была спина пошире лушинской. Полуголые, облепив гаубицу, все мы сжимались не то что в одну силу — в одну душу.

Мы стреляли, когда к нам запоздало донеслось:

— Третья батарея! Выполнять команды лейтенанта Штанько!

Лейтенант Штанько командовал второй. Мы с тревогой посмотрели друг на друга, а комиссар сказал:

— Не пугайтесь, ребята! Ваш цыганенок жив. Убили командира стрелковой роты, с которой вы взаимодействуете, и он принял командование на себя. Он докладывал командиру дивизиона по радио, я слышал. Поможем ему, ребята! Раз!

Все это комиссар успел рассказать нам, пока мы накатывали ствол. И поверили, что он жив, наш лейтенант, совсем молодой для комбата, оттого и комиссар назвал его цыганенком, а не цыганом… Откуда он знал это прозвище? Может, слышал, как мы его называли между собой? Может, сам сказал случайно?

Как медленно накатывался ствол… Все медленнее… Нам-то казалось, что мы уже давно стреляли после этого происшествия с нашей пушкой, а на самом деле комиссар только что прибежал к нам, раз он слышал разговор Синельникова по радио…

Едва Белка отклонялся от ствола, а Толя досылал снаряд, Эдька захлопывал замок. Мы с Федором стояли по краям лафета, как раз там, куда откатывался ствол, минуты наводки и выстрела были короткой, но все же передышкой. Выше припадали к стволу остальные, а мы хватались за него первыми. И снова толкали, дыша друг другу в голые спины. Воздух вырывался из легких, как из печки. Но такими горячими были наши спины, что прикосновение этого воздуха казалось прохладным.

Мы стреляли реже других и невпопад со всеми.

— Снаряды!

Это крикнул Саша. Когда в момент выстрела мы отскакивали от своей пушки, разинув рты, чтобы не полопались наши барабанные перепонки, Саша прыжками бросался к лоткам за новым снарядом, а передав его Толе, прижимался к стволу. Он делал двойную работу: подносил тяжелые снаряды и помогал накатывать ствол. Он успевал. И Толя, положив снаряд к ногам, на траву, прижимался к стволу.

Сейчас Саша распрямился над пустыми лотками. Больше не было бронебойных. Повозки со снарядами подъезжали к живым орудиям. Нас списали со счета. Стало слышнее, как рвутся вражеские снаряды то дальше, то ближе, как они свистят в воздухе. Сухими столбами вставала земля, комки ее разлетались, и небо темнело от дыма и черной пыли. Едва она оседала в одном месте, как вскидывалась в другом.

Среди этих взрывов мы заметили фигурку. Сначала маленькая, она как-то неповоротливо, неуклюже приближалась к нам, падая, возникая снова и постепенно вырастая. Еще немного, и мы узнали ее.

— Веня! — первым сказал удивленный Эдька.

— Якубович, — подтвердил Белка, и мы поняли, почему Веня так низко наклонился и бежал точно на спутанных ногах.

Его руки, оттянутые назад, волокли за собой что-то тяжелое. Это были два лотка со снарядами. Он тащил их, качаясь.

— Ганичев! Калинкин! — крикнул сержант.

Они побежали навстречу Вене. Мы успели вытереть пот на лицах комками своих гимнастерок. Мы дышали ровнее, но сердца колотились в самых ушах. Саша подбежал к Вене и подхватил один лоток. Толя уцепился за ручку второго и помог волочь его быстрее. Вот они упали… Поднялись снова… Разрыв… Разрыв…

— Заряжай!

Мы опять накатывали ствол и стреляли. И комиссар накатывал проклятый ствол вместе с нами. Силы оставляли нас. Но какой же была наша радость, когда именно после нашего одинокого выстрела самый близкий танк закрылся сначала вихрями дымной пыли, а затем закрутившейся гарью. Это мы его подожгли. Это была наша победа.