Шрифт:
— Разве как колеса скрипят. У каждой телеги — свой голос. В общем, цыганский хор на дороге.
— Мне одна цыганка гадала: «Дай руку, красавица».
— Не ошиблась.
— Напророчила, что счастливая буду.
— Тоже не соврала. Жива, любима! Чего тебе еще?
— Ты даже не спрашиваешь, что я услышала… И от кого. Почему ты не спрашиваешь?
— У меня с солдатами и командирами чистые отношения.
— Только пусть ведут себя как положено?
— Ха-ха!
Волосы его раскинулись как крылья коршуна. Красные глаза выкатывались из-под толстых бровей.
— Оскорбить цыгана — смертельное дело, — благодушно сказал он, и тут на щелястом столе зазуммерил телефон.
Раньше чем комбат поднялся с топчана, из коридора вынырнул и, оценивающе повращав головой, втиснулся в палатку еще один великорослый солдат, дежурный связист. Как его только выдерживали зыбкие здешние «сушки», никому не ведомо. Меж тем связист уже гаркал в трубку:
— Я — «Фиалка»! Слушаю, «Сирень». «Фиалка» слушает!
Над бессмертной, никогда за всю историю земли не просыхавшей грязью порхали самые цветущие позывные. Комбат стоял на ногах и уже тянул руку за трубкой. «Сирень» — это полк.
— Слушаю. Здравствуйте… Одобряете? Есть! На сто процентов, командир у них дельный… Я его еще на Протоке хотел к ордену… Как чувствую себя? Я всегда себя прекрасно чувствую. Есть! — еще раз отозвался он, и Ася поняла, что он говорил с «первым», с командиром полка, и, судя по его подчеркнутой подобранности, по чеканности кратких ответов, о чем-то важном, потом вернул трубку связисту, постоял невидяще, глазами был уже где-то в другом месте.
А когда связист, спросив разрешения, ушел, Романенко погрозил Асе:
— Ни бойцам, ни офицерам, ни генералам, ни маршалам… короче — никому…
— Что?
— Ни слова об этом комаре. Ступай! — И прибавил, когда она была уже у выхода: — Лейтенанта Зотова ко мне!
— Зачем? — спросила она.
Он достал из ящика стола планшет, раскинул, открыв схему района, проглядывающую цветными линиями, зубцами, кружочками сквозь желтую слюду, и выпрямился.
— Рядовой Панкова! Меня не спрашивают зачем. Лейтенанта… Постой! Это Зотов? Он давно на тебя посматривает. Еще с Протоки. Влюбился, значит?
— Ну и что?
— А может, и ты его любишь?
— Ну и что?
— А я вот сейчас скажу Зотову про тебя!
— Ну и что?
— Сюда его!
— Есть!
Ему бы склониться к планшету, а глаза все еще сурово следили за Асей, и ей вдруг стало жалко комбата по самому простому и безошибочному поводу: он болен. Но это была бесполезная жалость, когда помочь совершенно нечем, потому что самую понятную помощь он воспримет как предательство, а она не могла никого предать. Оставалось надеяться, что комбат сам отобьется от малярии и зловредный комар как бы отлетит от него хоть на время. Другие воли вступали в дело.
— Марасулов! — крикнул комбат, но не дождался ответа. — Увидишь — сюда. Или нет. Агеева ко мне, сейчас же.
— Агеев уже здесь, — послышался из глубины коридора знакомый голос. — Что за срочность?
— Садись, скажу, — предложил Романенко, когда Ася оставила их, и новая охапка лягушачьих голосов ворвалась в палатку. — Идея наша — моя и Зотова, вернее, Зотова и моя — создать плавающую минометную батарею — поддержана. Что это значит?
— Будем делать минометную батарею на плотах.
— Не понял, Саня, — с досадой сказал комбат. — Не для того мы будем делать батарею, чтобы прятаться. Нет! Сделаем — и сразу в серьезный бой! Короче, сегодня сделали, а завтра…
— Наконец-то!
— Дошло! И чтоб никто не пронюхал про нашу батарею заранее, чтоб, как это говорится, и комар носа не подточил! Собирай солдат, Саня, и пусть распевают песни, как от нечего делать, а Колпак им стихи читает. Пусть!
— Зря смеешься. Он, по-моему, сильный поэт.
— Верю. Короче, со стихами ясно. А вот сейчас придет Зотов… Я обещал ему, что в бою у него будет лодка для подвозки мин к плотам. А лодки нет!
— Слышал в политотделе разговор: лодки привезут чуть ли не из Краснодара! Попроси!
— Не дадут нам!
— Почему?
— Потому что и плавни, Саня, разные. Есть большие «сушки», почти земля. С тропами, почти дорогами. А есть одно болото. А есть и вода, это у нас. Камыши немец выжег, потопит на воде, как мальчишек. Я просил, а мне говорят: вы уже три плоскодонки потеряли! Бесперспективные мы. Из плавней нас вытаскивать будут после всех. Сиди и жди, короче. Я еще попрошу, конечно, но…