Шрифт:
…Вынырнув из омута блаженства, обретя способность говорить, он спросил:
— Послушай… Ты — чудо! Но за что мне… такой подарок?
— Какой же ты наивный! — откликнулась она. — Это я решила сделать себе подарок. У меня послезавтра день рождения. Вот, думаю, волшебный случай вырваться в реальный мир отношений между мужчинами и женщинами.
Они стояли под душем, обнявшись. Андрей ничего не видел, и не ощущал, думая о том, что произошло, и как себя дальше вести. Не будучи ханжой, он все-таки считал, что девушка, расставаясь с невинностью, должна обставить это как-нибудь иначе. Все вокруг казалось зыбким и расплывчатым, как их отражение в запотевшем зеркале, которое она разглядывала.
— Какой ты красивый.
— И это всё? — спросил он, целуя её влажные волосы.
Тут он заметил шрамы на её левом предплечье и спросил, что это такое. Она ответила после долгой паузы, избегая встретиться с ним взглядом:
— У меня был период ужасного отчаяния. Мне было реально плохо. Даже не знаю, как объяснить… Короче, спроси меня потом об этом.
…Ночь была на исходе, полоска на востоке чуть посветлела, а они все не могли наговориться. Маша рассказывала о себе сумбурно, сбивчиво. Она была обижена на свою семью. Старшую сестру всегда считали более красивой, её больше любили и больше старались для неё. И она капризная, испорченная девка. Именно благодаря ей Маша страдала от депрессий. И благодаря старшей сестре софизм «жизнь — предельно тоскливая штука» проник в сознание Маши гораздо раньше, чем у её сверстников. Она себя считала существом отсталым, неудачливым, обреченным прожить тусклую, тяжелую жизнь.
— Мне еще надо заехать домой, погладить халат, взять учебники, — опомнилась она, обрывая разговор на полуслове.
И выскользнула из-под одеяла. Мгновение она стояла, застыв в свободной позе — восхитительная, как радуга, разорвавшая сетку дождя. Потом начала собирать вещи по комнатам.
Рассвет надвигался стремительно. Уже было светло, когда она, одевшись, стала приводить себя в порядок перед зеркалом.
Андрей вызвал такси, вместе с Машей спустился вниз.
Расплатившись с шофером сразу, спросил её:
— Когда мы увидимся?
— Ты этого реально хочешь? — спросила она, в свою очередь, приглаживая его взъерошенные волосы. — Или ты спрашиваешь так, для приличия?
— Ты разве сама не чувствуешь?
— Да, что-то есть. Ты с кем-нибудь встречаешься?
— Нет.
— Обманываешь, — недоверчиво сказала она, внимательно посмотрев ему в глаза.
— Нет, — ответил он открыто, — у меня была несчастная любовь, — в школе. Потом я сам был объектом страсти, — тоже не получилось.
Простодушно рассмеявшись, Маша толкнула его в плечо:
— Ничего, какие твои годы! Вернутся обе!
— Не вернутся, они уехали: одна в Москву, другая — во Владивосток.
Спохватившись, он добавил:
— А вообще, — зачем они мне?! У меня есть ты!
Маша вскинула брови:
— Неужели?!
Помолчав, она задумчиво спросила:
— И я могу называть тебя своим парнем?
— Только если перестанешь называть меня «красивым».
Отношения «встречался парень с девушкой», которые определяются как «лучшая пора в любви», продолжались чуть больше года. Слияние их существ совершалось в особом мире, где другие человеческие связи не имели значения. Ничего вокруг не было, они плыли в мягком, медлительном гуле любви.
Маша первой сняла розовые очки. Появились «другие человеческие связи». Андрей узнал, что она была замечена с Михаилом, и предъявил ей это. Она ответила, что это всего-навсего «друг», и ничего, кроме «дружбы», у них быть не может. Андрей терпеливо начал объяснять, что дружат только геи, все остальные воспринимают общение с девушкой как прелюдию к сексу. Ничего не помогло, даже напоминание истории знакомства. Она сказала, что «Михаил всё понял, ему нужно просто общение». «А тебе что от него нужно?» — спросил он, и получил ответ: — «Мы просто пересеклись и поговорили, что тут такого?»
Так они ни до чего не договорились. Андрей оставил за собой последнее слово, запретив ей общение с посторонними мужчинами, но по её глазам понял, что ей это, как тогда говорили, «монопенисно». Казалось, она смотрела куда-то мимо него, в темноту вселенной.
Он легко пережил это потрясение, просто сделал для себя вывод, что оставляет за собой право «общения» с другими девушками — если подвернётся случай.
Потом стали появляться новые «друзья». С невинной улыбкой Маша говорила, что её «подвёз Жорик на машине», она «посидела с Пашей в кафе». Андрей не проявлял признаков беспокойства, просто его отношение к ней изменилось. Если она уже не пылает страстью, то почему он должен?! Но своим «правом на лево» не пользовался — она его полностью устраивала. Тем более, не давала поводов для серьёзного беспокойства — не пропадала по ночам, не отменяла свидания. Не было такого, чтобы он захотел, а ему было отказано. Может, ей действительно нужно разностороннее общение, ничего страшного, если она посидит с кем-нибудь полчаса в кафе.
Маша лепила отмазки, которым не поверил бы последний профан.
«Ну, поговорила с парнем, ты же знаешь, что я одного тебя люблю».
«Да это глупые мальчишки, сам знаешь, что я прежде всего — твоя».
«Гарик, он милый юноша… ну, немножко нравится, все равно, ты — самый лучший».
«Миша… мы с ним немного дружим, но ты всё равно — лучший из друзей».
Понимая, что означают в устах девушки слова «милый» и «красивый», Андрей снисходительно смотрел на всех этих «юношей», усердно пытавшихся добиться её благосклонности. Ещё бы, ночная кукушка дневную перекукует по любому. Повертеть её так, потом этак…