Шрифт:
И вот веселый вечер закончился. Умаявшиеся гости уснули в отведенных им комнатах. В огромной гостиной остался один Петр Ильич. Он подошел к роялю и смотрит на игру отражений в его черной полированной крышке. Он смотрит на блуждающие огоньки и вспоминает свою жизнь.
Да, кажется, всё у него есть: и почёт, и слава. Даже Волшебное Перо, о котором шептала фея Сладкой Печали, ему подарено. И вдохновение теперь почти всегда с ним! Но… Но…
Гримасничает на письменном столе фарфоровый Пьеро! Принц грусти. Владетель подземных кладовых печали. И обдаёт сочинителя музыки холодом дыханья, пугает блеском своих богатств.
Нет, нет! Скорее спать! Согреться в теплой постели!
Однако за окном уже разгулялась Рождественская ночь. И Петр Ильич на одну лишь минутку присаживается на цветастый диван с высокой изогнутой спинкой, чтобы получше вслушаться в эти ночные звуки. И прикрывает глаза. Но вместо того, чтоб слушать — вновь думает. Думает о том, что всё бы ничего… Да вот только стала являться ему по ночам одна злая и крикливая старуха, — Дама Пик.
А надобно тебе знать, что незадолго до описываемой нами Рождественской ночи, сидя безвыходно на вилле Боччони, что близ итальянского города Флоренции, композитор написал оперу. Всего за 44 дня написал! И оперу эту поставили в Петербурге. А затем в Москве. И называлась она «Пиковая Дама». В опере этой был офицер Германн, который играл в карты, и его возлюбленная — Лиза. И была старая графиня, мучившая свою воспитанницу Лизу и знавшая секрет трёх карт, но не желавшая этот секрет открывать. Были и многие другие, те же почти лица, что и в повести Александра Сергеевича Пушкина.
И вскоре музыку эту, эту оперу сыграл оркестр, и спели певцы. И слегка протанцевали танцоры. Опера всем очень понравилась. И самому Петру Ильичу тоже понравилась. Так понравилась, что стал он даже жалеть: отчего нет у оперы продолжения? Продолжения и вправду не было. Да и быть, конечно, не могло. Но вот, вместо продолжения, стал сниться композитору один неприятный сон. И во сне…
— А! Вот, опять!
Сквозь всхлипывания и завывания Рождественской метели послышался стук, и загремело что-то.
«Должно быть, кому-то из гостей не спится», - подумал Пётр Ильич. Только он это подумал, как за дверью кто-то тонко и пронзительно крикнул:
— Дама Пик!
Не успел отзвучать этот вызывающий и нелепый крик, как дверь в петербургской квартире Петра Ильича, в прекрасном доме с львиными головами и крохотными балкончиками, на Малой Морской клице, — отворилась. И в отворенную эту дверь вступила старая графиня. А с ней — целый выводок чванливых карлиц, шутов в крапинку и приживалок в полосочку. Сзади них мыкались какие-то тени, очень напоминающие сестрицу-Зависть и братца-Греха…
Пётр Ильич тотчас встал с дивана и поклонился.
А графиня опустилась в кресло и долго и тяжело дышала, запрокинув голову и закрыв глаза. Внезапно она разлепила веки и дребезжащим, как разбитый возок, голосом сказала:
— Ты, Пётр Ильич, хотел продолжения?
— Да, ваше сиятельство, — ответил композитор. И снова учтиво поклонился.
— И ради этого ты тревожишь меня в моем собственном доме?
— Помилуйте, ваше сиятельство. Нанимая эту квартиру, я ничего такого не предполагал…
— Так знай же: я жила здесь. И раз уж ты сюда попал, то так просто тебе отсель не выбраться. Будет, будет тебе продолжение, да только не такое, какого ты желал!
И графиня, вмиг приободрившись, трижды хлопнула в ладоши. Тут сразу всё перевернулось, переменилось…
И оказался Петр Ильич снова, в Мариинском театре. На генеральной репетиции своей «Пиковой дамы». Заторопились к своим пюпитрам музыканты. А певцы, прочистив горлышки, изготовились, как это и положено в операх, исполнять дуэты и арии. Дирижер взмахнул своей палочкой.
И… поехал по мостовой воз с битыми горшками! Загремели кованые колеса. Завизжали плохо пригнанные друг к другу доски. В общем, началась не музыка с пением, а ерунда со скрипением! И все, кто был на сцене и за кулисами, в недоумении замерли. Тогда дирижер решил начать всё сначала. И снова взмахнул палочкой. И опять покатилось железо по битым горшкам!
Здесь не выдержал Петр Ильич. Ведь никогда такого в его операх не бывало! Подбежал он к дирижеру, стал смотреть в ноты, в партитуру. Святые угодники! Ничегошеньки из того, что он писал, — в нотах нет! А есть белиберда, есть сор и разброд какой-то! И на каждом нотном листе вместо вступления, вместо дуэта Лизы и Полины, вместо иных-прочих авторских красот записано: ария графини, выход графини, куплеты графини…
Из всех углов и заулков торчит пучком чертополоха: графиня, графиня, графиня!
Но всё ж отыскалось в нотах одно чистое, живое место. Это была сцена в казармах, где жил герой оперы офицер Германн. И вот по указанию Петра Ильича быстренько переменили на сцене декорации. Появилась комната Германна. Комната весьма просторная, в ней — стол, кровать, шкаф.
Появился в этой комнате и сам Германн. Он стал перечитывать письмо от своей невесты Лизы. В этом письме Лиза просила его прийти на свидание. Прочитав письмо, Герман стал снова вспоминать обо всём, что с ним приключилось. Вспомнились ему карточные столы, полные денег. Вспомнились ухаживания за прелестной Лизой. Вспомнилось, как вместо того, чтобы встретиться с Лизой, он, пытаясь выведать тайну трех карт, прокрался к старухе-графине. И как скупая и жадная старуха тут же умерла от злости.